Сначала Дирк фон Зандов хотел использовать часовой механизм, зная, что чек-аут завтра в полдень. Поставить, чтобы не ошибиться, на 12:40, к примеру. Он тогда уже ехал бы в электричке, а дальность передачи сигнала гарантировалась чуть ли не в сто километров. Но он страшился напутать с синхронизацией часов. Опасался двух вещей сразу. Что это все хозяйство взорвется у него в руках, но это еще полбеды. Красивая смерть, черт побери! И хоронить не надо, поскольку нечего хоронить, ха-ха, просто прелесть. Еще сильнее он боялся, что из-за сложностей с синхронизацией ничего не получится и он будет ехать в электричке, включать телевизор, покупать утреннюю газету, а потом опять включать телевизор. А там – ничего. И все из-за того, что он как-то не так нажал кнопку reset или напутал с синхронизацией. И получится, что он зря тратил сумасшедшие деньги на покупку вот этого, с позволения сказать, фейерверка, зря провел унизительные и тоскливые сутки в «Гранд-отеле» и что вообще вся жизнь его прошла совершенно зря, не окончившись пусть даже такой бессмысленной, злобной, но все-таки звонкой и яркой местью.

* * *

Он полностью отдавал себе отчет в том, что это бессмысленно и злобно, но нисколечко не бессмысленнее и не злобнее, чем вся его предыдущая жизнь.

Вернее, чем то, как жизнь к нему отнеслась.

Ведь его даже не позвали на похороны Ханса Якоб-сена. Не говоря уже обо всем остальном, на что он надеялся.

Смешно, но в последнюю их встречу Якобсен сказал ему:

– Я благодарю вас. Вы будете вознаграждены.

– Успехом? Славой? – тут же переспросил Дирк.

– Не только.

– Внутренним творческим удовлетворением? – Дирк не отставал.

– Не только, – повторил Якобсен и улыбнулся.

Дирку показалось, что он сказал это с каким-то особым значением. Показалось, что старик намекает на завещание. На посмертную щедрость к своему двойнику и поверенному в душевных страданиях.

Но, как выяснилось позже, это ему только показалось.

* * *

В общем, он выбрал режим on demand. Он сам нажмет эту кнопку, находясь на железнодорожной станции, садясь в электричку. А пульт управления выкинет, когда приедет в город. Сбросит с моста в озерную протоку. Никто и никогда не найдет, никто и никогда не заподозрит. Важно лишь сейчас ничего не напутать. Батарейки, пожалуй, лучше вставить все-таки завтра.

Он снова подошел к окну. Никого. Потом появилась какая-то крупная женщина, лица ее было не разглядеть. Кажется, темнокожая. Не может быть. Сегодня он здесь не встречал негритянок. Ну, в конце концов, неважно.

Все шесть пластиковых взрывпакетов – эти шесть бомб – нужно было, выражаясь по-военному, взвести, что Дирк и проделал. Он знал, что запаса встроенной батарейки хватает чуть ли не на год. Теперь пришла пора сделать главное – разложить по нужным местам.

Первым таким местом была, разумеется, библиотека. Сесть в то самое кресло, в котором он сидел, беседуя сначала с Россиньоли, через тридцать лет с мальчиком и девочкой, а еще через пятнадцать минут с этой дамой с бриллиантовой брошкой, с «мерседесницей», она же старая актриса. Дирк прошел мимо Лены, которой, очевидно, уже надоело кивать ему – он проходил мимо нее десятый или пятнадцатый раз. «Бедная, как у нее голова не оторвется всем вот так кивать, как у нее губы не отсохнут вот так улыбаться?» – сочувственно, но почему-то раздраженно подумал Дирк и направился в библиотеку.

Лена, так ему показалось, что-то проговорила вслед. Он обернулся:

– Да?

– Нет-нет, ничего, – сказала она. – Прогуляться перед сном?

– Да, вроде того.

– Ага, – кивнула она, – понятно, – и посмотрела протяжно и пристально, будто желая спросить что-то еще.

– Чем-то могу быть полезен? – поинтересовался Дирк.

– Ничего-ничего, в другой раз.

Он чувствовал, ей хочется с ним поговорить. Новое дело. Когда сегодня днем он, повинуясь неожиданной слабости, обратился к ней именно за этим, за задушевным разговором, она довольно жестоко и равнодушно отказала ему, а теперь, значит, – он это читал в ее глазах, – теперь ей надо с ним поговорить.

«Конечно, ночь настала, страшно стало! – засмеялся он в своих мыслях. – Или вы хотите извиниться за нелепую фразу, сказанную час назад? Что вы, дескать, насквозь меня видите? Сожалею, дорогая барышня, но у меня нет времени. Мне сейчас не до вас».

В библиотеке он постоял, прислушался, убедился, что никто за ним не идет, дошел до нужного кресла, не зажигая лампу, – через огромное окно светила луна, и было достаточно светло. Вытащил тот самый том с путешествиями по Африке, просунул руку в образовавшуюся щель и увидел, что там, между полкой и стенкой, есть замечательный уступчик. Ловко поместил туда взрывное устройство, поставил книгу на место. Книга даже не выпирала. Дирк откинулся в кресле и с огромным удовольствием представил себе, как раздастся взрыв, как полетят обугленные, горящие страницы, и зажигательный состав плеснет наружу на столы, на кресла и на другие книги и как весело, как ярко, как чудесно загорится вся эта библиотека! Тем более что сейчас он заложит точно такую же бомбу с противоположной стороны.

Второй пакет он спрятал между книгами на четвертой полке противоположного шкафа. Пришлось встать на цыпочки, потому что полки начинались с уровня столиков, а по низу шел цоколь – глухие шкафы с дверцами. Даже интересно, что за этими дверцами, – наверное, какие-то совсем уже обтрепанные книжки. «Но, впрочем, нет, – усмехнулся Дирк, – уже неинтересно. Все равно все сгорит к чертовой матери».

Оставалось четыре бомбы, или взрывпакета, или как они там называются. Он, стараясь не стучать каблуками, прошел по боковой лестнице на галерею второго этажа, которая выходила как раз на библиотеку. Увидел смотрящее во двор окно с широким подоконником. Лена говорила, что старое, оно же «историческое», здание постепенно приходит в ветхость. И правда, штукатурка в оконном откосе довольно сильно отошла, туда можно было просунуть палец. Дирк нащупал щель между кирпичами, отогнув и едва не обломив кусок штукатурки. «Хоп, так и есть, отломилась, ну ничего». Между кирпичами он засунул взрывпакет, замаскировал его известковой крошкой, а сверху плотно прислонил кусок отломившейся штукатурки и подумал: если даже упадет, все равно никто ни черта не заметит. Очевидно, в «Гранд-отеле» перед ремонтом решили особо не обращать внимания на разные мелкие неприятности вроде отвалившейся штукатурки или треснувшего подоконника.

Потом он пошел вниз, в бар. Бар был открыт, бармена уже не было. Три большие бутылки так и стояли на месте, и, если бы Дирк хотел, он мог бы бесплатно налить себе коньяку или виски. Он еще раз огляделся. Горел тусклый свет, слабенькая лампочка под самым потолком. Такую лампочку в его нищей молодости называли «дежурной». На всякий случай он негромко позвал: «Эй, молодой человек, эй, друзья, эй, кто-нибудь». Но ему отвечала тишина и еще какой-то негромкий, с детства знакомый звук. «Господи, – засмеялся он про себя, – господи, мыши! У них мыши. Какая прелесть». Подошел к окну, присел за столик, нащупал под приступочкой чугунный радиатор отопления, сунул туда руку. Ага, прекрасно, и ничего не выкатится. Положил третий взрывпакет. Вытащил руку, она была вся в пыли, даже к манжете прицепился целый клубок пыли. «Гадость какая», – подумал Дирк.