Кочубчик продолжал смотреть на даму, никак не в состоянии понять, кто же это.

— Володя, это я… Соня.

Он вдруг вздрогнул, поднял руки, как бы защищаясь от нее.

— Уйди, — попросил.

— Это я, Соня. — Воровка присела перед ним на корточки, смотрела как на чудо, как на нежданное счастье. — Володечка, любимый… — Сняла очки. — Узнал?

До Кочубчика дошло, он вцепился в ее пальто грязными, заскорузлыми руками, полупомешанно прошептал:

— Соня?

— Я, Володя, я…

— Ты, Соня?

— Родной, единственный, любимый… — Воровка стала доставать из сумочки деньги, вынула из коробки украденное портмоне и все это совала, отдавала Кочубчику, бормоча: — Нашла. Боже, нашла… Молила, просила, жизни не знала и теперь нашла. Живого…

— Соня, Сонечка, любимая. — Кочубчик плакал, не отпуская ее. — Забери меня, мама. Не оставляй… Погибну здесь, мамка.

Воровка быстро огляделась, негромко сказала ему:

— Будь завтра здесь. Понял?.. Сиди, жди. Я заберу тебя. Ты понял?

— Понял, Сонечка, понял… Ты только не забудь, Соня. Совсем никакой, видишь?!. Забери меня.

Сонька поднялась, поправила пальто, пошла к дороге останавливать повозку. Пару раз оглянулась — Кочубчик смотрел на нее жалобно, с надеждой.

Когда Михелина вошла в комнату, где находилась мать, то от удивления и неожиданности остановилась. Сонька сидела на диване отрешенная, чужая, не своя. Светлый парик был сдвинут, глаза казались безумными.

— Ты чего такая, мама?

Воровка взглянула на нее, странно усмехнулась.

— Ничего. Все хорошо.

— Что-то случилось?

Сонька помолчала, зачем-то огляделась, сказала шепотом:

— Я нашла его.

— Кого?

— Человека, которого искала все годы.

Дочка ничего не понимала.

— Какого человека, мама?

— Любимого.

Михелина отстранилась.

— Разве у тебя был такой?

— Был. И я его нашла.

— Кто это?

Сонька взглянула на нее, хищно оскалилась.

— Володя. Кочубчик.

— Кочубчик? — Михелина даже поднялась. — Который предал тебя?

Мать вдруг резко прикрыла ей рот ладонью.

— Не надо. Не надо так говорить. Не смей.

— Но ты сама же мне рассказывала.

— Это было. Было и прошло. Теперь он опять будет со мной.

Лицо девочки стало жестким.

— Где ты его нашла, Соня?

Воровка подняла на нее глаза, настороженно спросила:

— Тебе зачем?

— Я хочу его увидеть.

— Нет. Не надо. Нельзя… Я заберу его и спрячу.

— Ты с ума сошла, мама!

— Да, сошла. Но это счастливое сумасшествие. Я о нем думала все эти годы!

— А я считала, что ты думала о своих дочках!

Михелина пошла прочь, воровка перехватила ее.

— Не обижайся. Не обижайся и пойми!.. Конечно, я о вас думала. И о тебе, и о Таббе. И сейчас думаю. Но это другое… Вы — дети. А там — любовь. Я ее потеряла — и потеряла жизнь. Теперь снова нашла!

— Но он снова предаст тебя!

— Не предаст. — Сонька странно, мечтательно усмехнулась. — Такие не предают. Он многое понял. Потому что несчастен!.. Я его простила. И я сделаю его счастливым.

Дочка с ироничной злостью смотрела на мать.

— Ну и куда ты его спрячешь, если сама прячешься?

— Не знаю, не придумала еще. Но что-нибудь придумаю.

— Ты мне его покажешь, Соня, — тоном приказа произнесла дочка.

Воровка на секунду задумалась, после чего кивнула.

— Покажу. Мне понадобится твоя помощь.

Неподалеку послышались шаги Анастасии, Сонька быстро предупредила:

— Только ей не говори. Ни слова!.. Это мое. Поняла?

— Поняла, мама.

Княжна вошла в комнату, увидела сдвинутый парик на голове Соньки, рассмеялась.

— Что это с вами… мама?

— Мама слегка ошалела от прогулки, — тоже засмеялась Михелина.

Воровка взяла нарядную коробку с игрушками, достала оттуда две куклы.

— Вам. Выбирайте по вкусу.

Девочки радостно взвизгнули, стали меняться подарками, определяя, какая кукла лучше.

Кристина, бледная и застывшая, стояла перед следователем, смотрела на него неподвижным, мертвым взглядом.

— Вы знаете эту даму? — спросил Егор Никитич еле державшегося на ногах пана.

— Нет.

— Никогда не видели и дел общих не имели?

— Нет.

Следователь посмотрел на девушку.

— Вы знаете этого господина?

— Да.

— Кто он?

— Господин Тобольский.

— Что вас связывало?

— Мы готовили покушение.

— Кто должен был бросать бомбу?

— Марк Рокотов.

— А сей господин? — вел допрос дальше Егор Никитич.

— Господин Тобольский финансировал нашу организацию, — бесстрастно и сухо ответила Кристина.

— Почему он во время взрыва оказался на Екатерининском канале?

— Мы с ним координировали действия Марка.

Егор Никитич посмотрел на Тобольского.

— Что вы можете сказать в связи с услышанным?

Тот усмехнулся, едва тронул плечом.

— Вы, господин следователь, хорошо поработали с агентурой. Никак не мог предположить, что эта очаровательная девушка — ваш агент.

— Она не агент, — жестко заявил Гришин. — Она патриот России и вовремя поняла свое заблуждение! В отличие от вас, иноверца и пришлого человека. — Помолчал, глядя в бумаги, спросил: — То есть вы признаете, что все сказанное дамой соответствует правде?

— Нет, не признаю. И признательные бумаги подписывать не стану.

— Но вас все равно будут судить.

— На суде я буду все отрицать.

— Вас осудят и снова отправят на каторгу. Возможно, пожизненную.

— Благодарю, или, как у нас в Польше говорят, бардзо дзенькую, — склонил голову пан Тобольский. — Возможно, это будет достойным подведением итогов моей несчастной жизни.

Похоже, кто-то в департаменте полиции сознательно «слил» информацию, и все газеты Санкт-Петербурга в этот день вышли с сенсационными заголовками: