плохо знал женщин. Он не учёл, что в жилах его непокорной кузины течёт та же кровь, что и у его собственной матери. К тому же, Констанс Антиохийская являлась внучкой самого Боэмунда Отрантского и французской принцессы (бабушку также звали Констанс). Такие предки что-то да значат!

Кроме того, Мануил в роли свата проявил ещё большую близорукость, чем Бальдуэн, и вскоре кандидат базилевса, кесарь Иоанн-Рутгер, вслед за графом Суассонским и другими предложенными Бальдуэном женихами, получил от ворот поворот и отбыл из Сен-Симеона в Константинополь[80].

Капризной же невесте пришлось ехать в Триполи, поскольку кузен её решился на последнее средство. Он бросил в бой... женщин, рассчитывая, что королева Мелисанда и её сестра, графиня Триполи Одьерн, сумеют убедить племянницу в необходимости нового брака. Тут как раз и случай представился. Дело вновь заключалось в кипевшей страстями крови, что текла в жилах непокорных и своенравных дочерей короля Бальдуэна Второго.

Граф Триполи Раймунд Второй нашёл, что поведение его супруги вышло за рамки всяческих приличий: она, как небезосновательно поговаривали, любила пошалить. Граф тоже не чурался развлечений на стороне. Однако тут он вспомнил, что он, чёрт возьми, мужчина, и решил указать Одьерн её место. При этом Раймунд совершенно не подумал о том, что он не мусульманский эмир, а христианский рыцарь, и устроил жене некое подобие сераля, что называется, прямо на дому.

Графиня и не думала терпеть ущемление своих прав. Она принялась устраивать мужу скандалы. В частности, напомнила о том, кто спас его графство от посягательства дальнего родича из Тулузы всего три года назад.

Графу же в свете вышеизложенных событий подобное обстоятельство вовсе не казалось важным: при чём тут то, что было? Было, оно, как говорится, было и прошло!

«Ах, так! — сказала Одьерн. — Ну погоди же у меня!» Сказала и тайно послала за помощью к сестре в Иерусалим. Вскоре в Триполи встречали короля и королеву-мать, а также и вдовствующую княгиню Антиохии.

Констанс приехала, она не осмелилась проигнорировать приглашение родственников. Однако тёткам так и не удалось добиться от неё обещания одобрить одну из кандидатур, предложенных королём или императором. Ренольд, по известным причинам, воздержался от поездки в Триполи (едва ли у него имелись основания думать, что Раймунд забыл лицо того, кто грозил ему кулаком, требуя очистить столицу в пользу узурпатора).

Так или иначе, вернувшись, Констанс, не на шутку рассерженная из-за попусту потраченного времени, послала за любовником.

Они не настолько часто оказывались вместе, чтобы говорить о чём-нибудь прежде, чем предаться страстной любви. Кресло в спальне княгини, то самое, где они впервые насладились близостью, стало их постоянным «ложем греха». Ни в одну из встреч наедине она не осмелилась предложить Ренольду взять её на постели. Происходило это из-за того, что кровать стала символом брака, то есть цели, достигнув которой, они заполучили бы легальное право пользоваться ею. Кроме того, очень скоро обоим стало нравиться «воровать любовь». Констанс, находившаяся в курсе подробностей интимной жизни любимой служанки (та охотно делилась ими с госпожой), однажды и сама призналась Марго в том, что ей хочется, чтобы её брали не как даму, а как простолюдинку. Откровенная (в строго определённых ситуациях) Марго при первой же встрече поведала об этом Ренольду, который и принял её слова к сведению.

Итак, любовники, утолив первый голод, расположились в креслах за столиком и занялись беседой.

— Как они надоели мне! — призналась Констанс. — Зудят и зудят: выходи да выходи! Выходи за графа, не нравится, пойди за барона или за кесаря! То же мне кесарь! Жук навозный! Довольно с меня перестарков! Я сама решу! — Она сделала паузу. — Я так им и сказала! Ну их к чёрту, старух этих!

— Браво, моя императрица! — похвалил Ренольд.

Глаза Констанс вспыхнули; пожалуй, называя её императрицей, любовник, как сказали бы мы, понижал возлюбленную в звании, сейчас перед ним была сама Беллона, сестра древнеримского Марса, богиня войны.

— Думаешь, их волнуют интересы государства? Как бы не так! Они требуют от меня, чтобы я вышла замуж, потому что завидуют мне. Я молода, и у меня есть тот, кого я люблю. Тот, кто достоин трона моего отца и деда куда больше, чем какой-то граф Суассонский!

Ренольд, как и прочие мужчины во всех делах, кроме ратных, часто демонстрировал непроходимую, как самые дремучие дебри, глупость.

— Ты сказала им? — опешил он.

— Нет, конечно, — фыркнула Констанс. — Думаешь, они не поняли? Ты плохо знаешь женщин. Одной из нас достаточно посмотреть в лицо другой, чтобы узнать очень многое. Их бы устроило, если бы я спала со слугами, как тётя Одьерн, или со святошами, как тётя Мелисс. Они бы не беспокоились, если бы я вышла за кого попало, а потом принимала бы в спальне тебя или другого рыцаря. Они и сами так поступали и поступают. Им противна мысль, что я лелею мечту выйти за того, кого люблю. Я не хочу другого мужчины, только тебя!

Расценив эти слова как призыв, Ренольд бросился к княгине и, встав на колено, как в первый раз уже два с половиной года назад, принялся целовать и ласкать её.

— Подожди, милый, — попросила она. — Подожди. Дай просто посмотреть на тебя, дай рассказать тебе! Позволь снять груз с сердца! У меня душа кипит от злости на них! Впрочем, у них на меня тоже, ведь они так и не узнали от меня твоего имени! Я просто задыхаюсь от бешенства, как вспомню!

И верно, негодование княгини искало выхода и должно было получить его.

— Тётя Мелисс особенно усердствовала, — продолжала Констанс. — Благочестивая вдова! Точно никто не знает, отчего она овдовела! Когда-нибудь до этого глупенького мальчугана, моего кузена Бальдуэна, дойдёт, кто помог ему в тринадцать лет лишиться отца. Хотя не думаю, что милая тётушка признается в этом. А поскольку чернецы-летописцы подчиняются высшему духовенству, а отцы церкви, в свою очередь, её величеству королеве-матери, всё, случившееся под Акрой девять лет назад в ноябре, так навсегда и останется несчастным случаем на охоте!

— А что, разве это не так? — удивился рыцарь.

— Конечно, так! — нехорошо усмехнулась княгиня. — И любимая сестрица тётушки Мелисс, тётушка Одьерн, тоже мечтает, чтобы её Раймунд поехал куда-нибудь поохотиться. Но он, как назло, никуда не едет. Всё стережёт её, выжидает, чтобы накрыть с очередным заморским гостем или, за не имением такового, с грумом или помощником дворецкого.