Или эта открытка что-то в нем пробудила? Он подавлял воспоминания о ней, как подавлял в себе и многое другое. И вот теперь…

Может мне не надо было се отпускать. Может, я должен был..

Нет, подумал он. Прошлое — это западня. Не тронь его. Оно явно не сулит тебе ничего хорошего, если от него ты впадаешь в кататонию. То, что ты сейчас чувствуешь, просто дурацкая ошибка. В своих прошлых жизнях ты оставил немало неоконченных дел и многих людей, которые тебе нравились, или, вернее, нравились твоим персонажам. Но раньше ты никогда туда не возвращался. Будь осторожен.

Но я не любил тех других людей. Почему она прислала открытку? В какую беду она попала?

С твоими кураторами случился бы нервный припадок, знай они, о чем ты думаешь.

Беда в том, что я так живо ее помню.

Кроме того, я обещал.

Нет, сказал ему предостерегающий внутренний голос. Обещал не ты, а Питер Лэнг.

Вот именно. А в данный момент я и есть он.

Я сказал именно то, что думал. Я обещал.

Радуясь отвлекающему воздействию голода и чувствуя облегчение оттого, что находится в движении, Бьюкенен-Лэнг отпер купе, выглянул в покачивающийся коридор, никого не увидел и совсем собрался было выйти, как вдруг решил, что купе запирается на слишком простой замок. Прихватив свою небольшую дорожную сумку, где лежали паспорт и револьвер, он закрыл купе и пошел искать вагон-ресторан.

Ресторан оказался через три вагона, и когда Бьюкенен вошел, то увидел, что он почти пуст, лишь несколько пассажиров допивали кофе да официанты убирали со столов грязную посуду. Свет верхних светильников вагона-ресторана отражался в оконных стеклах, и от этого помещение казалось освещенным непомерно ярко, так что в темноте за окнами ничего нельзя было разглядеть.

Потирая больную голову, Бьюкенен подошел к ближайшему официанту.

Официант, у которого был усталый вид, предвосхитил его вопрос.

— Сожалею, сэр. Мы уже закрылись. Завтрак начинается с шести утра.

— Боюсь, что я прилег отдохнуть и проспал все на свете. И сейчас умираю от голода. Не найдется ли у вас чего-нибудь, чтобы мой желудок не бурчал всю ночь? — Бьюкенен ненавязчиво протянул десятидолларовую бумажку.

— Да, сэр. Я понимаю вашу проблему. Посмотрим, что можно сделать. Возможно, найдется парочка сандвичей с холодным ростбифом, которые вы сможете взять с собой в купе.

— Звучит неплохо.

— И может, еще бутылка содовой.

— Лучше бы пива.

— Ну, — произнес чей-то голос у Бьюкенена за спиной, — пива у меня нет. Но на всякий случай я предусмотрительно запаслась сандвичами.

Не желая показать, что удивлен, Бьюкенен заставил себя выждать несколько секунд, потом медленно повернулся и оказался лицом к лицу с женщиной, которой принадлежал голос. Когда он увидел ее, ему пришлось собрать все свои силы, чтобы не выдать удивления. Потому что он действительно был удивлен.

У женщины были длинные потрясающие огненно-рыжие волосы. Высокая. Лет двадцати пяти — тридцати. Спортивная фигура. Крутой лоб. Отличной лепки скулы. Черты лица, как у манекенщицы.

Он знает эту женщину. Во всяком случае, видел ее раньше. В первый раз на ней были бежевые брюки и желтая блузка. Это было в Мексике. Она его фотографировала перед зданием тюрьмы в Мериде.

Во второй раз на ней были джинсы и рубашка из джинсовой ткани. Это было в Форт-Лодердейле. Она его фотографировала, когда он остановил свою моторку возле лодки Большого Боба Бейли на канале.

В этот раз на ней были коричневые поплиновые брюки и куртка-сафари цвета хаки со множеством карманов, причем в нескольких из них были какие-то предметы. Она походила на рекламную картинку из каталога для туристов. Футляр для фотоаппарата висел у нее на левом плече. Сам фотоаппарат болтался на ремешке через шею. Единственной деталью, которая не гармонировала с таким рекламным имиджем, был объемистый бумажный пакет, который она держала в правой руке.

Левой рукой она добавила свои десять долларов к тем десяти, которые Бьюкенен уже вручил официанту.

— Благодарю вас. — Она улыбнулась. — Я уже не надеялась, что мой друг вообще появится. Спасибо за ваше терпение.

— Ничего страшного, мэм. — Официант сунул деньги в карман. — Если нужно что-нибудь еще, то…

— Нет, спасибо, больше ничего не нужно.

Когда официант вернулся к своей грязной посуде, которую убирал со стола, женщина вновь перенесла внимание на Бьюкенена.

— Надеюсь, вы не сильно расстроились из-за тех сандвичей с ростбифом, о которых он говорил. Мои с курятиной и салатом.

— Простите?

— С курятиной…

— Я не это имел в виду. Мы с вами разве знакомы?

— Вы еще спрашиваете — после всего, что нам пришлось пережить вместе? — В зеленых глазах женщины заплясали огоньки.

— Леди, я не в том настроении. Уверен, что в поезде много других парней, которые…

— Ладно, поиграем, если вы настаиваете. Знакомы ли мы с вами? — Она задала этот вопрос и сама на него ответила: — Да. Можно и так сказать. Можно сказать, что знакомы, хотя, конечно, нас никто не знакомил. — Казалось, ее все это забавляло.

— Я не хочу быть с вами грубым.

— Ничего. Я к этому привыкла.

— Вы слишком много выпили.

— Ни капли. Но лучше бы я действительно пила. Мне ужасно надоело ждать здесь столько времени. Хотя, постойте… — Она повернулась к официанту. — Парочку бутылок пива было бы неплохо. Как вы думаете, мы еще можем их получить?

— Конечно, мэм. Что-нибудь еще?

— Пусть будут четыре бутылки, а к ним можно приложить и те сандвичи с ростбифом. Я чувствую, что ночь предстоит длинная.

— Тогда, может быть, кофе?

— Нет. Пива будет достаточно.

Когда официант отошел от них, она снова повернулась к Бьюкенену.

— Но, может быть, вы предпочитаете кофе?

— Что я действительно предпочел бы, так это узнать, какого дьявола вам от меня нужно?

— Получить у вас интервью.

— Что?

— Я репортер.

— Поздравляю. А какое отношение это имеет ко мне?

— Предлагаю вам пари.

Бьюкенен покачал головой.

— Полнейший абсурд. — Он собирался повернуться и уйти.

— Нет, правда. Спорим, что я отгадаю, как вас зовут.

— Пари предполагает: или что-то выигрываешь, или что-то проигрываешь. Я не вижу, что я выигрываю или…

— Если я неправильно назову ваше имя, то оставлю вас в покое.

Бьюкенен подумал немного.