Потому – это нормально, здорово, не чувствовать любви сразу и много. Об этом просто не говорят. Это как будто бы стыдно, запретно, сказать, что мать еще не очень чувствует любовь к ребенку… Нормально, что она приходит постепенно. Ей бы только не мешать разгораться – наблюдениями за ней, измерениями ее, поторапливанием.

Но помимо названного мной «физиологичного» размамливания бывает и патологический процесс, то есть болезненный. Когда на реке материнской любви к ребенку появляются заторы, плотины или, в самом страшном варианте, глыбы льда – когда река замерзает или иссыхает. Но чаще все же – с порогами да камушками.

Где и что могло ее перекрыть? Невозможно перечислить и передумать все варианты того, как это происходит. Их такое же бесчисленное разнообразие, как разнообразна сама жизнь.

Роды, о которых ты мечтала еще девочкой как о вершине своего женского воплощения, проживания себя женщиной, роды природные, божественные, и – внезапно украденные грубыми вмешательствами, больницей и словами, операцией и болью после. И тогда – ребенок становится немым укором себе – за то что не справилась, не состоялась, не смогла выполнить предназначение.

Мечта обязательно родить дочку, и всю беременность и все – о дочке, и узи показало – дочка, а рождается – сын. И нет возможности ни отгоревать свою печаль и неудовлетворенность, социальный стыд – как можно – лишает этой возможности на корню, и печаль по дочери мешает любить сына.

Глубокая обида на отца ребенка, потому что рана за раной он последовательно разрушал все самое светлое, что только могло быть рождено в твоей душе, самое живое, живящее, возрождающее. И обесцениванием, предательством, отвержением, выязвливанием ее не справляешься – не можешь любить плод вашей любви. Не можешь отделить ребенка от отца.

Обида на ребенка. За то, что лишилась возможности заниматься любимым делом, свободы. Чувство вины перед ребенком за недостаточно то или это и в итоге онемение к нему, потому что кажется, что всем собой он упрекает тебя, и невозможно, невыносимо чувствовать себя уже настолько плохой. Проще не чувствовать ничего к нему.

Невозможность простить ему и дать то, что не было дано тебе самой в детстве, – материнской любви и принятия, заботы и тепла.

Таких причин может быть и не одна, а множество – крупных ран и россыпи царапин – в виде обес-ценивающих твой труд родов слов свекра, проигрыша в соревновании с бабушкой с синдромом крадущей матери за то, кто же будет заботиться о твоем ребенке, усталость и отчаянное раннее завершение грудного вскармливания – да мало ли там чего, миллиарды таких болей может загромождать вашу реку.

Ее можно расчистить. Убрать все веточки и камни, пластиковый мусор и чужие нагромождения. В конце концов, даже оледеневшую реку можно растопить, ведь тот факт, что ты осознаешь это, уже указывает на потенциал сделать это…

Но и здесь – любовь не надо торопить, измерять и взвешивать. Обесценивать росточек, равняя его со столетним деревом. Всему свое время. Потому что главное есть у всех, огромный, мощнейшний поток, река света и любви. Он не меньше и не больше, он есть. Все остальное – процесс докапывания до него.

Есть такая штука, адаптированная из метода Мюррей. Называется «яйцо травмы». Обычно она делается на все жизненные боли человека, но в данном тексте я предлагаю ее как яйцо травмы вашего мате-ринства.

Берете большой рулон бумаги – как от обоев или икеевский – и с самого низа начинаете выписывать все, в хронологическом порядке, что повредило ваше материнство, что, вам кажется, интуитивно, его могло перекрыть, исказить, сузить. Черта: над ней коротко событие, факты. Сбоку от нее – когда, под чертой – что там за чувства были в связи с ситуацией, и какие выводы унесла с собой душа. Толщина черты и ее яркость, цветовая интенсивность должны коррелировать со степенью вашей боли, с вашим ощущением – насколько это царапина или рана, плотина или лед.

Выписать можно все-все-все, и что делать с этим дальше?

Во-первых, море боли становится обозримым. Не бескрайним, не поглощающим вас, не затапливающим волнами, когда под водой видно мутно и нечетко. Вы поднимаетесь на его поверхность, и есть возможность обозреть его – увидеть берега и увидеть ясность.

Во-вторых, наглядным становится «фронт работ».

И наконец, это само по себе терапевтично – выписать это все из себя, однажды, вот так, целиком. Есть то, с чем можно справиться самой, есть то, в чем нужна помощь, и можно придумывать и искать – чья и как.

Исцеление возможно. И матери, и ребенка.