Стихи, песни под гитару… Пожалуй, именно таким хотел бы видеть свой пятидесятилетний юбилей Владимир Высоцкий. И приглашенные были бы те же: актеры-таганцы, поэты, музыканты – люди, еще тогда гордившиеся дружбой с Высоцким, уже тогда звавшие его «наш Володя». Наверное, обрадовался бы поэт и пятнадцати тысячам гостей, и лужниковской сцене, о которой мечтал, на которой никогда не пел. И вот Лужники услышали его голос. Услышали, правда, с опозданием, и не было на сцене и в зале человека, который не понимал бы этого…

Среди приветствующих юбиляра не было Б. Окуджавы, но звучала его песня, записанная на пленку…

Как наш двор ни обижали – он в классической поре.

С ним теперь уже не справиться, хоть он и безоружен.

Там Володя во дворе, его струны в серебре,

его руки золотые, голос его нужен.

Как с гитарой ни боролись – распалялся струнный звон.

Как вино стихов ни портили – все крепче становилось.

А кто сначала вышел вон, а кто потом украл вагон —

все теперь перемешалось, все объединилось.

Может, кто и нынче снова хрипоте его не рад…

Может, кто намеревается подлить в стихи елея…

А ведь и песни не горят, они в воздухе парят,

чем им делают больнее, тем они сильнее.

Что ж печалиться напрасно? Нынче слезы – лей не лей,

Но запомним хорошенько и повод, и причину…

Ведь мы воспели королей от Таганки до Филей —

пусть они теперь поэту воздадут по чину!

Ведущий концерта А. Вознесенский призвал зал поприветствовать юбиляра: «Он имел аплодисменты стадионов других городов, но ни разу не имел наших с вами аплодисментов. И, я думаю, хорошо было бы, если бы мы – не как память, не как минута молчания – а вот мы бы все встали и похлопали бы ему сегодня в Лужниках». Более 10 000 зрителей почтили память Высоцкого, поднявшись со своих мест, и было ощущение, что он был рядом…

Затем А. Вознесенский обратился к Высоцкому как к живому:

– Твоя таганская семья поздравляет тебя: Алла Демидова, Валерий Золотухин, Юрий Медведев, Вениамин Смехов, Леонид Филатов, Давид Боровский – те, кто был с тобой в крутые времена, отнюдь не те, кого привлекла поздняя позолота признания, – а твои духовные братья и сестры. Родион Щедрин подарит тебе свою музыку; Юнна Мориц, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Петр Вегин подарят стихи. Споют Елена Камбурова, Юлий Ким, Александр Градский. Шестидесятые года протрубят саксом Алексея Козлова. Стихи отца «Маски» прочтет Никита Владимирович Высоцкий.

Тон вечеру задавали поэты. Свою песню-посвящение спел А. Градский:

Я совсем не был с ним знаком,

Но о друге мечтал таком,

Что меня не продаст тайком,

Хоть его жги огнем.

У дороги цветком таким

Он назло многим рос-таки.

Вы, вокальных дел мастаки,

Не споете о нем!

Совпадая с фамилией,

Наказуя и милуя,

Вверх стремился он с силою,

Что не выразить мне.

Но, как ведется в святой Руси,

Сколь поэта ни возноси

Его ввысь – иже в небеси, —

Ну а тело в земле!

Пусть он связки пересмыкал,

Пусть не всяк его стих смекал,

Но зато он не пресмыкал —

ся, как многие тут.

И, когда в зале смех стихал,

Начиналася мистика

Его песенного стиха —

То был каторжный труд!

Он из самых последних жил

Не для славы и пел, и жил,

Среди общей словесной лжи

Он себя сохранил!

И на круче – без удержи —

Все накручивал виражи…

Видно, мало нас учит жизнь —

Тот убит, кто раним!

Стихотворения, посвященные Высоцкому, прочитал поэт П. Вегин:

Самородок —

Как мама точно назвала —

Владимиром.

Владейте миром не во власти, а в любви

И, обучаясь той любви,

пускай ее копируют

магнитофоны или соловьи.

Как называли хорошо друзья —

Володею.

Звала на ты заглазно вся страна.

Не обоюдная любовь, а всенародная.

Россия – лучшая во всей земле жена.

А что за таинство она —

любовь народная?

Она такое, где ни в чем не врут,

где не похмельные могильщики холодные

могилу вырыли,

а денег не берут.

Двужильная любовь…

Двойная тяга…

Ваганьковский народный мавзолей,

где девочка рябиновыми ягодами

выкладывает имя на земле.

Как хорошо лежать в объятьях Родины!

Она не в силах руки развести,

поняв, что здесь лежит

бесценный самородок,

который никогда ей в жизни не найти…

После перелома

Я знал его, когда еще он не был памятником.

Была тогда помолодевшая Москва,

как земляничины,

рукою мальчика

вдруг высыпанные из туеска.

Он пел про нас.

Его гитару свистнули,

когда он плыл во гробе над Москвой.

Наверно, вор считал – нельзя, чтоб тризна

была сильнее жизни

и немыслимо

молчанье для гитары гулевой.

Все мыслимо.

И с хохмами капустника

трагедию толпа соединит.

И гипсовыми копиями бюстика

торгует у «Таганки» троглодит.

Как жаден ты, наш век свободомыслия!

И буревестник ты, и бурелом,

и бюст из гипса —

словно Время в гипсе,

чтобы срастался страшный перелом…

На сцене Юлий Ким:

– В 78-м году у меня возникло острое желание как-то посидеть вместе с Владимиром Семеновичем и с Булатом Шалвовичем. Это желание было настолько острым, что я придумал песню «Приглашение». Для того чтобы она подействовала сильнее, я стащил почти всю музыку у Булата Шалвовича, а припев у Александра Сергеевича, и я сочинил это «Приглашение»:

Дорогой Булат Шалвович, а также Владимир Семенович!

Как живется, здоровится вам в ваши светлые дни?

Ничего, помаленечку, как говорится, бог в помочь…

Бог в помочь вам, друзья мои! Бог в помочь вам…

На гитаре играем, на сцене, на писчей машинке.

Вроде врозь, а с другой стороны, вроде как в унисон.

Все пытаемся, пробуем, ловим на слух по старинке

глагол времен, металла звон…

Бог в помочь вам, друзья мои! Бог в помочь вам!

Но мне все-таки жаль (извините, Булат, за цитату),