— Как интересно! И кто же сей меценат?

— Он пожелал остаться неизвестным. Но когда я вчера пришел из казино, меня уже ждал его посланник. Тот самый, который по ошибке передал тебе деньги. Он, кстати, очень извинялся. Я отдал ему все вчерашние зарисовки, в том числе и с привокзальной площади. Даже жаль было с ними расставаться — как по мне, они были весьма хороши. Я успел поймать выражение лица того бедняги-офицера…

— Большая художественная удача.

— О да! Я и не думал, что обычный человек, пусть даже и офицер, может принимать смерть с таким спокойным и гордым выражением лица. Если бы все это было не по-настоящему, я быть может, даже зааплодировал бы. Знаешь, отец предлагал мне командовать эскадроном…

— Да, ты говорил.

— Но я бы так не смог. Смерть — это же очень страшно.

— Эй, месье! — послышалось рядом. — Эт вы сейчас плохо тут встали, отойти бы надо!

Тарло оглянулся — около художника стоял бородач в брезентовой куртке на голое тело. За ним, держа такую же куртку в руках и ящик с инструментами, жался второй в широкополой фетровой шляпе.

— Ты повежливей тут, — громко зашептал он, — это ж не простые люди, не нам ровня. Как его, ваше сиятельство — прошу извинить! Тут сейчас ограду ставить будем.

Он махнул рукой и уронил грубую робу наземь.

— Вот ты косорукий! — возмутился его приятель, глядя, как тот подбирает одежину. — Словом, просим извинения, господа, но вам бы посторониться.

Матье тяжело вздохнул и, не глядя на мастеровых, попросил Владимира:

— Будь добр, помоги мне с мольбертом. Кстати, не желаешь позавтракать? Наверняка тут поблизости есть какое-нибудь славное кафе.

— С удовольствием составлю тебе компанию, — улыбнулся Тарло. — А скажи, мог бы ты по памяти нарисовать для меня то происшествие на привокзальной площади?

— Конечно! У меня очень цепкая память. Однако я пообещал — все, что нарисую здесь, передавать моему благотворителю. Если желаешь, я пришлю тебе рисунок попозже, когда уеду отсюда.

— Что ж, — разочарованно вздохнул Тарло. — Пусть так. Мы были дружны с Эберфельдом. Я хотел бы сохранить память о нем.

— Сочувствую, — вздохнул живописец. — Я постараюсь что-нибудь придумать… Давай так — после завтрака я сделаю набросок, и отойду как будто что-то забыл в кафе. А холст вдруг унесет ветер. И когда я вернусь, то попросту не найду… — Де Шатийон вздохнул, — незаконченный шедевр!

— А ты хитрец! — рассмеялся граф.

— Чего только не сделаешь для друзей!

В тот самый миг, когда граф де Шатийон расплачивался за легкий завтрак, в замке его высочества ударила сигнальная пушка.

— Полдень! — услышав знакомый громкий хлопок, от которого вздрогнули стекла, прокомментировал Тарло. — Скоро мне нужно будет уходить.

— Тогда давай скорее приступим к делу! — воскликнул живописец. — Возвращаемся на набережную. Я потом еще надеюсь порисовать море.

Взяв мольберт и ящик с красками, приятели двинулись в обратном направлении. Дежурившие у набережной полицейские отсалютовали, заметив графа Тарло и родственника ее высочества. Те без помех расположились поодаль от возводимых помостов. Расставив мольберт, де Шатийон закрепил на нем холст и развернул сундучок с красками.

— Погоди, — удивленно глядя на аккуратно разложенные по полочкам свинцовые тюбики с краской, пробормотал Тарло и себе под нос повторил заученную с детства считалку: «Как однажды Жак-звонарь городской сломал фонарь». — Странное дело. Ты ведь здесь с самого утра?

— Да.

— И все это время рисовал?

— Ты же знаешь!

Владимир задумчиво поглядел на юного художника:

— Очень интересно! Краски разложены… Прости, сейчас я вынужден тебя оставить. Срочное дело.

— А как же рисунок?

— Ветер унесет его чуть позже.

* * *

Едва успел Владимир отойти за линию полицейского оцепления, как навстречу ему, подобно идущему на всех парусах в полный штиль Летучему Голландцу, двинулся человек, чрезвычайно похожий на Дитриха фон Эберфельда.

— Прошу извинить, — на плохом французском обратился он. — Вы есть граф Тарло?

— Да, это я. А вы, несомненно, Герхард, младший брат моего покойного друга Дитриха фон Эберфельда?

— Так и есть. Вы говорите по-немецки?

— Вполне.

— Это сильно облегчает мое положение, — чуть заметно улыбнулся младший брат.

Тарло глядел на него, стараясь понять, какими мелкими штрихами пользуется матушка-природа для создания тех или иных образов. Несомненно, Герхард был похож на командира телохранителей эрцгерцога Леопольда. Но чуть мельче, — может всего на дюйм, — чуть плотнее, и осанка не столь величественна — словно книжный червь рядом с питоном. Законник не мерил собеседника взглядом полным силы и вызова, он глядел исподлобья, немного искоса, будто не желая встречаться с ним взглядом. Его усы были опущены вниз и смыкались с небольшой бородкой, а на носу красовались толстые очки в роговой оправе.

— Рад, что вы уже здесь, — поприветствовал его Тарло.

— Да, я приехал утренним поездом из Генуи. Вчера, когда мне сообщили об этом прискорбном… — он остановился, поправил очки и растер переносицу, — …об этом прискорбном событии, я отложил все дела, и едва успев завизировать предписание у министра, помчался сюда. Ужасное горе!

Герхард покачал головой. Его голос тоже напоминал звучный рокочущий бас майора, однако он говорил негромко и глухо, будто в колокол.

— Я так понимаю, вы были дружны с моим братом?

— О нет, — возразил Тарло. — Мы не виделись много лет. Однако и он, и я обрадовались встретившись здесь.

— Очень интересно. Просто очень, — не сводя с Тарло странного изучающего взгляда, недоверчиво процедил Герхард. — Вы не виделись много лет, не были прежде близко дружны, даже служили, насколько я могу понять, в разных армиях…

— Да, это так.

— Однако же вы принесли и оставили у смертного одра моего несчастного брата тысячу древних золотых монет. Вы можете как-то объяснить этот поступок?

— Как вам конечно известно, — с недоумением глядя на спрашивающего, произнес Владимир, — ваш покойный брат собирал нумизматическую коллекцию. Незадолго перед смертью он хотел купить эти ауреусы. Полагал, что это будет хорошим вложением денег.

— Да, — скривился Герхард. — Его коллекция сейчас лежит у меня. Мы вместе начинали ее детьми. Я забросил, он продолжал. Это бессмысленная куча мусора. Быть может, я преувеличиваю, но по факту это разрозненное собрание случайных монет, не имеющее никакой исторической ценности. И тут вдруг такое богатство. Вам не кажется это странным?

— Мне не кажется. Еще раз повторюсь: ваш брат очень хотел приобрести эти монеты. В силу обстоятельств мне они достались бесплатно. Я хотел скрасить последние мгновения Дитриха и поэтому оставил золото там под честное слово. Вряд ли телохранители эрцгерцога и его лейб-медик решат меня ограбить. После всех этих празднеств заберу ауреусы обратно.

— Неубедительно. Очень неубедительно, — процедил младший Эберфельд. — Попробуйте дать