Но Света его не слишком знала, ничего не заметила.

Только себя он этим тоном не обманул. На миг сердце екнуло.

…Ошибка. Да. Он-то думал, что толстый слой бетона уже схватился. Столько-то лет усилий. Не забвения, конечно: как правильно сказал один ребе, есть вещи, которые нельзя забыть, но о которых и невозможно помнить каждый день. Он день за днем не оглядывался. Думал, бетон застыл. Уже можно ступить. Особенно если бежать быстро. Но нога тут же увязла, пробила в жиже дыру. Оттуда потянуло сквозняком…

– Вы поворот проехали, – заметила Света. – К театру – туда.

…Прямо из ада.

– А нам – туда.

…Их прапор не мудрствовал лукаво. Это Петр давно усвоил: либо ты прапор, либо сложно думаешь. Даже шире: либо ты в армии, либо ты сложно думаешь. Делать и то, и другое одновременно – сложно думать и быть в армии – превращает службу в кошмар. Уже после первой недели салагой – лет ему было… ну как этой Свете, наверное? Неважно – Петр научился думать просто или сложно по своему желанию, а это желание соизмерять с обстоятельствами. Получалось все лучше.

Но прапор достиг высшей степени мастерства в этом деле. И когда ему велели отрядить тридцать солдатиков, просто вывел всех на плац и читал список состава по алфавиту, пока не прочел тридцать фамилий.

– Агапов, Аистов, Акопян, Андреев, Аносов…

Так Петр и попал на это задание: услышал свою фамилию – сделал шаг вперед.

Не слишком молодцевато, но и не вразвалочку. Вторая армейская мудрость: не зли прапоров и сержантов понапрасну.

Потом им раздали автоматы. И патроны. Ребята притихли. Руки работали, как будто это была просто тренировка: сбор автомата на скорость. Всем стало тревожно.

Ведь не приграничная же область. Ну какое такое здесь может быть ЧП?

– Але, вы тут?

Света помахала у него перед лицом рукой. Мерзкий жест, всегда бесивший его вульгарностью.

– Руки убери! – рявкнул Петр. Но вместе с тем был рад: рука разогнала воспоминание. – Извини. Я же на дорогу смотрю. А ты клешней машешь.

Один ее глаз смотрел недоуменно, другой – красный, между пухлых, как гусеницы, век, – был погасшим, без выражения.

– Какой вы нежный.

– Нечего нам делать в театре. Ирина твоя из него вышла и отправилась восвояси, – объяснил Петр.

– Тогда куда мы сейчас?

22

Петр уселся перед Еленой Авдеенко. Света, не расстегивая куртку, плюхнулась рядом. Для других посетителей банка, для администратора смены, для девочек на стойке они выглядели просто как одна обычная пара, которая берет кредит или затевает ипотеку (если не считать, что у «жены» фингал на пол-морды, но во‐первых, никто не лезет не в свое дело, а во‐вторых, может, она профессиональный боксер?). Ничей взгляд на них не задержался.

Авдеенко тут же узнала обоих. Из-под форменного шелкового платочка на шее поползла вверх розовая нежная краска. Налилась в тон с корпоративным красным на платочке. Потом красной на лице осталась только помада. Сама Авдеенко стала красивого снежного цвета, подпорченного на скулах ржавыми пятнами румян. Петр ее на миг пожалел.

– Не надо шуметь, – с симпатией в голосе предупредил он. – Мы тихо поговорим, как будто о потребительских кредитах, и так же тихо отползем.

Авдеенко сидела, как соляной истукан.

– Вы поняли?

Она не сразу кивнула.

– Вы листайте бумажки какие-нибудь, – посоветовала Света. – Как будто нам втюхиваете что-то.

Руки Авдеенко слепо зашевелились над брошюрами, формулярами.

– Все совсем не так. Не то, что вы думаете. Я была одна в Москве. Не поступила, из общаги выгнали, – еле слышно говорила она. – Приехала сюда совсем девчонкой. Ни родственников здесь, никого… Не к кому идти. Не у кого остановиться, хотя бы чтобы поискать работу.

Света на стуле шевельнулась – Петр почувствовал ее воинственное напряжение, без церемоний врезал локтем, чтобы не встряла.

– Елена Викторовна, на самом деле, та страница вашей жизни меня совсем не интересует. Я не полиция нравов. Я вообще не полиция. И даже не побегу в полицию после нашего разговора. Тем более, как вы правильно заметили, дело прошлое. Вы жена, мать и добросовестный налогоплательщик. Эта версия меня полностью устраивает. Вас она устраивает?

Та кивнула.

– Ну тогда поехали дальше.

Петр увидел, что Авдеенко заметно успокоилась: ее мелкобуржуазному настоящему не угрожало ничего. Петр уважал мелкую буржуазность – он знал, как трудно ее в российских условиях построить и каких усилий стоит удержать.

– Вы работали в… назовем это: черной для налогов зоне.

Кивок. Он не назвал ее проституткой, она это оценила. Она ободрилась. Она посмотрела ему в глаза.

– И однажды случилось так, что… Продолжайте?

– Обычный совершенно вызов. Клиент.

– Он до этого вам или вашим знакомым встречался?

Покачала головой из стороны в сторону:

– Шутите? Я бы в жизни не пошла на такой риск, если бы знала. В том-то и дело, что он выглядел совершенно нормальным, обычный мужик. Даже приличный. Таких большинство.

– Понимаю, неприятно. Но мне нужно, чтобы вы рассказали мне про тот случай все. Даже если это мелочи, которые кажутся вам неинтересными: что за машина была, как одет…

– Ну это не мелочи, – возразила Авдеенко. – Если слишком дешево одет или слишком дорого, если машина слишком крутая, то я бы сразу ребятам дала знать, что тут лажа какая-то.

«Ребятам» – бычкам, которые следят, чтобы живой товар не попортили и не использовали бесплатно, – перевел Петр.

– А что плохого, если дорого и круто? Вам разве не деньги были нужны? – с вызовом встряла-таки Света. Петр двинул ее ногой. Но Авдеенко не обиделась.

– У тех, кто ездит на крутых машинах, – девочки другого полета, – спокойно объяснила она. – Если такой вдруг ищет в нашей ценовой категории, то сто процентов – для какого-нибудь беспредела.

– То есть?

– Не для секса. Изобьет, или там такое, что даже не хочу говорить.

– Например? – опять вылезла Света.

Петр помнил свою службу в милиции очень хорошо. Как и Авдеенко, ему не хотелось вспоминать детали.

– Покалечит или убьет, – ответил ей.

– Вот-вот, – согласилась Авдеенко. – Извращенцев масса. Но он… Понимаете, он выглядел совершенно обычным. Разговоры только такие странные в машине сразу завел. Я даже сперва подумала: религиозный, что ли?

– Про спасение души?

– Как бы. Но про душу как раз не говорил. Все типа: ты же будущая мать, будущие дети, такую вот фигню. Типа что ты с жизнью своей делаешь.