Практически завершенная картина была написана в манере, нисколько не походившей на обычный стиль Лауры. Скорее она напоминала традиционные китайские рисунки на шелке. На охряно-желтом фоне порхала парочка воробьев с красной каймой на крыльях. Одна из птиц опустилась на тонкую цветущую ветку, прогнувшуюся под ее весом, другая вспорхнула, взметнув в небо круглые розовые лепестки. Из-за того, что картина была написана маслом, выглядела она необычно.

Уинифред боялась ее испортить. Коснувшись красно-коричневой краски с палитры, она провела кистью по ветке, оставляя на свежей коре отблеск. Лаура увидела это и кротко улыбнулась. Сама она короткими легкими прикосновениями вырисовывала клюв воробья, парившего в воздухе.

– Неужели тебе стало легче, когда ты об этом узнала? – спросила она. – Какая разница?

Меньше всего Уинифред желала себе в этом признаваться, но ей действительно стало легче – любая правда лучше неопределенности. Срок, отпущенный Лауре, обрел завершенность. Теперь Уинифред знала, что счет идет на недели.

Вместе с тем она ощутила безмерную, сшибающую с ног усталость. Это не было похоже на печальное смирение Дарлинга и его матери или на простодушную покорность самой Лауры. Уинифред словно размозжили голову – так же, как Парсону. Теперь она ползала на коленях по грязному тупику, собирая по углам осколки черепа, хотя уже давно могла попросту лечь и умереть.

Уинифред смежила веки.

– Мне жаль, – только и сказала она темноте, повисшей у нее перед глазами.

На ум ей пришли слова китайца-опиумщика: «Может, ничего и не будет».

– Как ты считаешь, существует ли что-то после смерти? – спросила Лаура, будто уловив направление ее мысли.

– Не знаю, – ровным тоном ответила Уинифред и раскрыла глаза, стараясь не показывать, насколько ошеломил ее неожиданный вопрос. – Но у тебя наверняка есть теория. У тебя ведь всегда и на все есть мнение, госпожа Умница.

Лаура смущенно улыбнулась, не отрывая взгляда от полотна.

– На самом деле я тоже не знаю, – призналась она. – Когда умерла мама, мне казалось, что смерть – это конец. Но сейчас я все чаще задумываюсь о том, что рассказывал мне о жизни и смерти папа. Он говорил, что душа бессмертна, и за этой жизнью последует другая.

– Другая? – переспросила Уинифред, и взгляд ее упал на птиц на ветке.

– Жизнь ведь должна куда-то деваться, верно? Она не берется из ниоткуда и не уходит в никуда. – Вычистив кисть влажной тряпкой, Лаура коснулась белил и мазнула по черному глазу воробья. – Если мне и суждено умереть, я хотела бы вернуться в мир еще раз.

– Может, тогда мы еще встретимся с тобой, – сказала Уинифред.

Она сморгнула жжение в глазах. Птицы расплылись, и ей на мгновение померещилось, что их крылья пришли в движение.

Губы Лауры задрожали, и она, зажмурившись, поднесла к лицу сжатые кулачки. В одной из рук она все еще держала кисточку.

– Я бы очень этого хотела, – прошептала она и громко, с присвистом, всхлипнула. – Я бы очень хотела снова тебя повстречать.

Уинифред швырнула на стол кисть и прижала к себе залившуюся слезами Лауру. Теперь, когда та плакала, когда рядом оказался кто-то слабее, сдержать слезы стало проще простого. Они комом застряли где-то между ее горлом и грудью и ощущались так ярко и болезненно, словно она проглотила кусок ваты.

Когда девочка перестала всхлипывать, Уинифред отодвинула ее от себя и аккуратно убрала с ее горячего влажного лба белое пятнышко, оставленное прижатой к лицу кистью.

– Не думай, что мне страшно, – попросила Лаура. – Мне всего лишь грустно. Я столько всего еще могла сделать. А теперь я только и думаю о том, что не успела.

– Но почему же ты не вернулась в Хэзервуд-хаус? – с мягким укором спросила Уинифред.

Сморгнув последние слезы с коротких прямых ресниц, Лаура пристыженно опустила глаза, рассматривая сцепленные с Уинифред руки.

– Потому что я захотела напоследок побыть эгоисткой. Я не хочу умереть в одиночестве. Если мне суждено умереть, я хочу, чтобы в этот момент мистер Дарлинг и ты держали меня за руки.

Уинифред вздрогнула.

– Это слишком мало, чтобы назвать желанием. Чего еще ты хочешь?

– Встретиться с тобой в следующей жизни.

Уинифред хотела было вспылить: «Говори серьезно!» – но по кроткому выражению Лауры поняла, что та – серьезнее некуда. Уинифред знала, что не существует никакой «следующей жизни», и ей казалось абсурдным, что сама Лаура может в это верить. Однако она все равно сказала:

– Обещаю.

Лаура улыбнулась и потянулась вперед, чтобы снова обнять Уинифред, но ее спугнули громкий звук бьющегося стекла и женский крик. Они переглянулись.

– Что это было? – испуганно спросила Лаура и поднялась на ноги, опираясь на край стола.

Звона стекла больше не было слышно, но крик повторился, и Уинифред узнала в его серебряных переливах Эвелин. Должно быть, Келлингтон проболтался ей про пруд – а она-то рассчитывала, что тому будет лень раскрыть рот!

Но, спустившись вниз, Уинифред поняла, что ошиблась – Келлингтон до сих пор не вернулся. В гостиной друг напротив друга стояли Эвелин и Стеллан: она – взбешенная, он – возмутительно хладнокровный. Малин, не решавшаяся вмешаться, стояла позади Эвелин, с тревогой глядя то на нее, то на брата. Под ногами Стеллана сверкали осколки разбившегося хрустального бокала. Не скрываясь, но и не давая знать о своем присутствии, Уинифред остановилась на пороге.

– Ч-чего ты д-добиваешься? – прошипела Эвелин. – Т-тебе нравится меня м-мучить?

Ее светлая кожа раскраснелась от гнева, пятнами покрылись шея, грудь и даже плечи. Уинифред никогда не видела, чтобы та приходила в подобную ярость.

В глазах Стеллана плескалось холодное веселье, которое видели и Малин, и Эвелин. Чего они не замечали, так это тщательно скрываемого отчаяния, которое пряталось в непривычно приподнятых бровях и опущенных уголках губ. Зато их прекрасно видела Уинифред. С отрешенным любопытством наблюдая за развернувшейся сценой, она погладила деревянный косяк. Похоже, Стеллан внял ее совету.

– Меня раздражает, что ты так увиваешься за мной, – протянул он. – Я уехал в Лондон, но ты последовала и сюда. Что мне сделать, чтобы ты наконец оставила меня в покое, Эви? Обвинить тебя в адюльтере и подать на развод?

Губы Эвелин задрожали, и Малин выплюнула:

– Håll käft![14]

– Не вмешивайся, Магдалена, – бросил Стеллан.

Та, взяв за руку Эвелин, шагнула ему навстречу.

– Или что? – прошипела она. – Ударишь меня? Временами ты так похож на отца, что меня тошнит.

Стеллан замер, презрительно изогнув губы, но слова сестры его задели, что было заметно по напряженным рукам.

Эвелин потянула Малин назад и заявила, пылая от злости:

– Если б-бы не я, т-ты бы умер.

Малин поглядела на нее