с удивлением, но Стеллан отреагировал иначе. Он расплылся в хищной улыбке и наклонился к самому лицу Эвелин.

– Неужели? Я полагал, этого ты и хотела. Черный идет тебе куда больше, чем белый.

Эвелин покраснела еще сильнее, но не отшатнулась. Малин глядела на брата почти с ненавистью. Уинифред подозревала, что лишь недавнее упоминание об отце не дает ей самой броситься на Стеллана с кулаками.

– Я не х-хотела т-твоей смерти, – твердо сказала Эвелин.

– Почему это? – издевательским тоном поинтересовался Стеллан. – Неужто в тебе наконец проснулись чувства? Созрела для супружеского долга?

Его рука потянулась к ее волосам, но Эвелин отбила ее.

– Я не х-хотела твоей смерти, – повторила она, задыхаясь. – Но теперь хочу.

Она выбежала из комнаты – Уинифред едва успела шагнуть в сторону. Стеллан демонстративно задержал руку в воздухе на несколько секунд, а затем с кривой ухмылкой опустил ее.

– Боже, да ведь она просто одержима мной.

Малин сжала кулаки.

– Ты отвратителен, – дрожащим голосом произнесла она.

Стеллан смерил ее холодным взглядом.

– Разве? Я не вынуждал ее ехать за мной.

– Ты вынудил ее выйти за тебя.

– Она в любой момент могла разорвать помолвку.

– И потерять лицо?

– Это лучше, чем потерять все остальное! – заорал Стеллан.

Его сестра попятилась. Увидев ее страх, он изменился в лице. Малин пятилась к двери, не отрывая от Стеллана настороженного взгляда.

– Не смей появляться в семейном поместье. Иначе, клянусь, я тебя уничтожу, – отчеканила она и повернулась, едва не толкнув плечом Уинифред. Кончик косы Малин хлестнул ее по груди.

Не дожидаясь ответа, она выбежала из комнаты. Уинифред проводила ее долгим взглядом и повернулась к застывшему Стеллану.

Он снова заставил Эвелин себя ненавидеть, но впервые – не ради себя самого. Стеллан сделал все, чтобы та уехала с легким сердцем и больше никогда на него не оглянулась. Неприятным сюрпризом для него оказалось лишь то, что его сестра присоединилась к числу презирающих его людей.

– Малин позаботится о ней лучше меня, – выдавил он.

– Я в этом не сомневаюсь, – сухо ответила Уинифред.

– Снова сердишься? Я ведь сделал все, как ты просила.

Стеллан шутливо отдал честь, но Уинифред лишь покачала головой.

– Не перекладывай на меня ответственность.

– И не собирался. – Сглотнув, он отвернулся и с натянутой улыбкой уставился в пол. – Не оставишь меня на секунду? Я собираюсь украсть из коллекции Милорда бутылочку-другую коньяка, и мне не нужны свидетели.

Ничего не сказав, Уинифред вышла в коридор и замерла у закрытой двери, раздумывая, что делать дальше.

Откуда-то из холла до ее слуха донесся голос Теодора. От облегчения Уинифред накрыло головокружение. Чтобы не потерять равновесие, она зажмурилась и прислонилась лбом к двери.

По другую сторону раздались звяканье соприкоснувшихся друг с другом осколков и тихие всхлипы, и Уинифред, переведя дыхание, поспешила прочь.

Глава 16

Ложи и обмороки

В широком фойе театра «Лицеум» было душно до тошноты. На зрителей лож, толпившихся в надежде поскорее занять свои места, обрушивались невольная близость друг к другу, острые, перебивающие друг друга и смешивающиеся в отвратительную цветочную вонь ароматы духов, запахи человеческого пота, талька, тающего воска, пыли и лака.

Уинифред крепче стиснула серебряную ручку веера. Ей хотелось развернуть его и обмахнуться, но вокруг было так много народу, что она непременно ушибла бы кого-нибудь локтем. Раскрасневшийся от духоты Дарлинг помахивал перед лицом ладонью, и она одернула бы его, если бы половина джентльменов в фойе не проделывала то же самое.

Мужчина слева от нее сложил губы трубочкой и дул, бодрыми движениями ладони возвращая воздух себе в лицо. По его лбу струился пот. Другой джентльмен, шедший впереди Теодора, забрал у жены веер и без всякого смущения принялся им обмахиваться.

Уинифред поблагодарила себя за то, что не надела атласное платье, не то вся почтенная публика театра «Лицеум» лицезрела бы мокрые пятна под ее руками и на спине. Для похода в оперу она выбрала необычный наряд из бархата цвета слоновой кости. Младшие горничные Келлингтона провели немало часов, очищая запыленную ткань крошечными щетками – любая пылинка была на нем заметна! Но результат стоил того: тяжелый светлый бархат подсвечивал кожу Уинифред, подчеркивал синие глаза и легкий румянец. От груди до талии вились изящные узоры из золотого позумента, а короткие рукава украшали нити жемчуга. С обеих сторон от шеи на плечи спускалось по туго завитому локону, перевитому белыми лентами и цветами.

Келлингтон заметил, что такой наряд выделит Уинифред из толпы, на что Стеллан насмешливо возразил: «Никто не прячется лучше тех, кто остается на виду». Он почти не выходил из гостиной с тех самых пор, как Эвелин и Малин покинули Лондон, нагруженные скудными пожитками и несущимися им вслед выражениями недовольства Бритты.

Уинифред подняла руку, чтобы тронуть Теодора за плечо, и жемчужины с тихим клацающим звуком перекатились на ее коже.

– Тедди, – прошипела она ему на ухо, когда юноша наклонился, – немедленно растолкай всех, не то это сделаю я.

Теодор испуганно выпрямился и поглядел на острые локти Уинифред, затянутые в длинные перчатки. Он не сомневался, что ровно так она и поступит. С виноватой улыбкой принося извинения, он принялся протискиваться через толпу, и Уинифред хвостиком последовала за ним.

Наверное, им следовало немного опоздать – их места были в ложе, и своим поздним появлением они никому не причинили бы неудобств. В фойе было бы пусто, и они точно не столкнулись бы лицом к лицу с Розамундой Кин. Но Теодор наотрез отказался приезжать после начала спектакля. Он бормотал что-то о театральном этикете, но Уинифред подозревала, что ему просто хочется проследить за сюжетом постановки с самого начала. Хотя приехали они вовсе не за тем, чтобы слушать оперу.

Оба юноши вчера вернулись ни с чем. Теодор обошел практически всех соседей в доме, где Холбрук раньше снимал квартиру, но так ничего и не выяснил. Зато с огромным увлечением рассказал, что Келлингтон подобрал его на обратном пути, будто это само по себе является достижением. В отличие от друга Келлингтон был мрачен: упоминаний о Розамунде Кин не обнаружилось ни в одной новостной сводке или фамильном справочнике, она никогда не была под следствием. Она могла вообще никогда не существовать. Единственным известным свидетельством о ней были письма, посланные Даску.

Мест в бельэтаже, на самом нижнем ярусе, с которого можно было окинуть взглядом весь зрительный зал, не оставалось. Теодору лишь чудом удалось выкупить места в ложе второго яруса. Отсюда превосходно была видна правая часть зала, но нижние и