Неудивительно, что Марциана сопровождала Плотину и Траяна и на их новом месте жительства на Палатине. Однако, в отличие от дней Ливии и Юлиев-Клавдиев, императорский дворец в начале II века больше не был наполнен криками детей, бегающих вверх и вниз по лестницам и играющих в саду. Союз Плотины и Траяна оставался бесплодным, а его овдовевшая сестра Марциана имела только одного ребенка — взрослую дочь по имени Салония Матидия. Та, в свою очередь, имела двух дочерей — Матидию Младшую и Вибию Сабину. Открытие в 1950 году недалеко от Пьяцца-Витторио-Эммануэле свинцового водопровода, носившего имя Салонии Матидии, наводит на мысль, что она и ее дочери владели своей собственностью и не обитали с матерью, дядей и теткой во дворце.[616]

Траян не сразу озаботился размещением изображений своих родственниц на государственных сооружениях или на монетах — снова по абсолютному контрасту с предшественниками из клана Юлиев-Клавдиев. Эта сдержанность была частично следствием его задачи монополизировать внимание на себе, как на первой личности в римской политике. Это было также признанием, что впервые в римской имперской истории действующий император не пользуется ни своим правом казнить, ни своей возможностью дать наследника женщине своей семьи. Поэтому только после 112 года, через четырнадцать лет правления, Плотине было дано место на монетах ее мужа. На одних монетах ее присоединили к богине Весте, хранительнице священного римского огня, и к Минерве, богине войны и мудрости. Другие связали ее с новым священным символом, получившим название Ara Pudicitia — Алтарь Целомудрия. Плотина была первой женщиной, которую связали с надписью целомудрие на ее монете, ведь ни Веста, ни Минерва, обе богини-девственницы, не связывались раньше с имперскими женщинами.[617] Некоторая сложность возникла при связи Плотины с богиней плодородия Церерой из-за отсутствия у нее детей.[618]

Хотя родственницы Траяна поздно дебютировали на государственной монете, их статуи так же часто устанавливались по всей империи, как и статуи их предшественниц.[619] Однако в отличие от предыдущих императорских супруг, облик которых часто эволюционировал с годами, официальный портрет Плотины претерпел мало изменений за время ее жизни. После экстравагантных причесок женщин Флавиев прическа Плотины стала сравнительно скромной: поддерживаемая жестким козырьком сильно завитых волос, стоящим дугой над полосой плотно уложенных кудряшек в виде запятой. Это знаменовало возвращение к старому, сдержанному нодусу Ливии. Такой вид точно соответствует описанию Плотины Плинием как почтительной и скромно одетой супруги — хотя подобный фасон, похоже, не слишком нравился другим женщинам из римской элиты, которые не проявили желания его принять.[620]

Среди женщин, поднявшихся по социальной лестнице, куда более типичен был образ, задаваемый невесткой Плотины, Марцианой. Ее прическа имела строгую форму и состояла из перекрывающихся «этажей», верхний из которых представлял собой плотный ряд вертикальных валиков. На фоне куда более смелых причесок того времени архитектурная строгость стиля Марцианы по-прежнему служила метафорой семейной дисциплины, на которой покоилась стабильность как дома, так и империи.[621]

Имперская скульптура эпохи Траяна также продолжила направление Флавиев, не убирая каждую морщинку и недостаток с лица позирующего из уважения к реализму портрета времен Республики. Жителям империи, имевшим шанс видеть, как образцы скульптур ходят по городским улицам, присутствуют на Форуме или посещают храмы и бани, вид реальных, серьезных, почтенных лиц Плотины, Марцианы и ее дочери Салонии Матидии, с влажными, поджатыми губами, строго сомкнутыми под аккуратно уложенными локонами, давал уверенное подтверждение, что эта династия будет стабильной и обойдется без скандалов.

Большую часть своих девятнадцати лет пребывания на троне Траян провел вне столицы, занятый в военных кампаниях за Дунаем и на Востоке. В 112 году его сестра Марциана умерла; ей было за шестьдесят.[622] В том же году, мечтая превзойти своего кумира Александра Великого, Траян уехал на Восток готовиться к военным действиям против Парфии. Он взял с собой Плотину и Салонию Матидию — последняя была теперь самой старшей женщиной в императорской семье.[623] По поводу участия жены и племянницы Траяна в этом путешествии нет никаких критических замечаний, подобных тем, что отпускались относительно Агриппины Старшей во время иностранных туров Германика. Но их обратное путешествие трагически повторило путь несчастной жены Германика. После захвата в 115 году столицы Парфии Ктесифона (чуть южнее современного Багдада) и аннексии Месопотамии Траян был вынужден отвести войска из-за мятежа иудейского населения Египта, Палестины и других приграничных территорий у него в тылу. Направившись назад, к Италии, летом 117 года он серьезно заболел у берега южной Турции. Ему пришлось зайти в порт Селинунт на юго-западном побережье Сицилии, где он и умер 8 августа примерно в возрасте шестидесяти лет. Опечаленные Плотина и Матидия привезли пепел полководца в золотой урне в Рим для погребения в основании колонны Траяна.

Но в легенде о смерти Траяна был и обман. Со смертного одра он послал в Сенат письмо, назначая своего двоюродного брата Публия Элия Адриана, 42-летнего правителя Сирии, своим приемным сыном и наследником. Увы, у Сената возникли сомнения, так как на письме была подпись Плотины, а не Траяна. Вполне могло так быть, что Траян был слишком слаб, чтобы писать самому, и перепоручил написание письма своей жене. Но некоторые придворные остались недовольны и считали, что подпись императрицы может послужить поводом для отмены этого завещания. Душой этого заговора был Кассий Аппиан, отец историка Диона Кассия. Позднее он посвятил расследованию смерти Траяна несколько десятилетий, будучи правителем Сицилии, и в конце концов заключил, что смерть Траяна скрывалась несколько дней, чтобы позволить выбранному императрицей наследнику, Адриану, договориться с нужными людьми и быть представленным Сенату. Приукрашенная версия истории даже говорит, что Плотина наняла человека, чтобы он лег в затемненной спальне Траяна и имитировал слабый голос императора, чтобы продлить представление, будто он еще жив.[624] Таким образом, Плотина, молчаливая супруга II века, присоединилась к Ливии, Агриппине Младшей и Домиции в галерее женщин римской императорской семьи, обвиненных в сокрытии или сговоре при смерти их мужей.[625]