Куда более трудную проблему создадут рядовые члены Коммунистической партии или работники советского аппарата, которых обнаружат и арестуют или которые сдадутся на милость наших войск или любой русской власти… Мы можем быть уверены, что такая власть сможет лучше, чем мы сами, судить об опасности, которую могут представлять бывшие коммунисты для безопасности нового режима, и распоряжаться ими так, чтобы они в будущем не наносили вреда…»[511]

Что касается старой эмиграции, то ни моральных, ни физических сил для продолжения активной политической деятельности у нее уже не было. 5 августа 1945 года Алексей Александрович фон Лампе писал Ивану Александровичу Ильину: «В ноябре 1943 года, в тот момент, когда я был в служебной поездке в Праге, куда я в первый раз за все мои поездки уговорил поехать и жену, — в Берлин на 170-м налете, который мы переживали, в дом, где я жил, попало 38 зажигательных бомб (букет) и в огне погибла моя квартира и все, что в ней было. А было, как Вы знаете, не много дорогих вещей, но много „ценностей“. Мало того, в тот же день и час сгорела квартира и подвал дома Бискупского, где находилось мое собрание фотографий о России (22 000 изображений)… и ящик с 70-ю самыми лучшими книгами моей библиотеки… А наше знамя, спасенное из Праги моим помощником, по пути сгорело в вагоне… Офицер, оставшийся в вагоне, — погиб… Казалось, что рушилось все, — наше Белое Дело… было захвачено красными руками, будущего не было… мы были близки в эту минуту использовать то, что мне дал по моей просьбе, понимая меня, в Берлине доктор Аксенов…

Я сначала решил оставить все, но потом… решил, что мой последний долг еще как-то отдать мои оставшиеся силы тем, кто в них нуждается, — бесподданным, которым грозит участь быть выданными на мучительную смерть… Масштаб мой невелик, я не претендую на большее и хочу сделать то, что я могу успеть сделать, потому что… я не сомневаюсь, что на этом пути при современном положении сил и навыках большевиков, я неизбежно буду присоединен к Александру Павловичу и Евгению Карловичу…[512]

И это заставляет меня думать, что знамя моего Объединения сгорело навсегда… что на том, что я еще смогу сделать, — надо кончать и смотреть на это трезво. Мне на днях исполнилось шестьдесят лет. Ну и довольно! За мою жизнь видено и пережито совершенно достаточно, чтобы ею не дорожить…

Какая судьба… — ведь я последний преемник Петра Николаевича…[513] А гробница Петра Николаевича в Белграде уцелела от налетов (я был у нее в 1942 г.) и теперь в руках большевиков…

Вероятно, погибли в Берлине братья Глобачев и Аксенов… Умерли в Берлине Вревский, Арцишевский… В пути на юге от последствий налета умер Скоропадский. В Мюнхене в июне я совершенно случайно попал на похороны Бискупскрго, который умер от второго удара. О многих ничего не известно — кто жив, а кто покончил расчеты с жизнью — не знаем.

…Мечтаем свидеться с Вами. Но увы, дорогой друг — в возможность этого как-то не верится. Зачем мне ехать за границу? На что и зачем я буду жить там!»[514]

Политические течения в российской эмиграции в период от начала Второй мировой войны до нападения Германии на СССР, как правило, оцениваются по схеме: «оборонцы» и «пораженцы». Состав российского зарубежья не был однородным в политическом смысле, так как включал представителей социалистических и либеральных партий; государственных и общественных деятелей правого лагеря дореволюционной России; участников Белого движения; структуры различной политической ориентации, сложившиеся уже непосредственно в эмиграции. Мировоззренческое разнообразие наиболее ярко проявилось на рубеже 1930—1940-х годов, когда неизбежность вступления СССР в войну стала очевидной. Для того чтобы определить политическое лицо той или иной организации, нужно ответить на вопрос: по отношению к чему (к кому) эмигрантские структуры занимали оборонческую и пораженческую позиции: к России (подразумевая ее территориальную целостность и суверенитет); к государственному строю СССР; к Сталину и его администрации? Русское эмигрантское оборонческое движение, организованное при помощи советского посольства в Париже в 1936 году, выступало за целостность и независимость страны, за сохранение существующего строя и поддержку правительства. В ходе войны такое мировоззрение стало достоянием многих эмигрантов, в основном либералов и социалистов. НТС хотел видеть Россию целостной, суверенной и свободной от любых проявлений большевизма. Члены этой организации отдавали себе отчет в том, что Гитлер является врагом не только большевизма, но и России. Эмигранты, верившие в «освободительную миссию» рейха, в основном входили в белоэмигрантские военные и военно-политические объединения. Абсолютные пораженцы в лице казаков-самостийников выступали за раздел страны оккупационными властями, за полное или частичное лишение ее государственной независимости в пользу Германии.

Значение терминов «пораженчество» и «оборончество», традиционно используемых применительно к настроениям и конкретной деятельности российской эмиграции в период Второй мировой войны, может быть дополнено. Широкие слои эмигрантов не отождествляли и даже противопоставляли интересы власти и общества в Советском Союзе. Неудачи СССР зачастую воспринимались как новые возможности повести борьбу за освобождение народов России от большевистской диктатуры. Германское вторжение и трагичный для Красной армии начальный период войны воспринимался значительным количеством эмигрантов именно в этом ключе. Приветствуя гитлеровскую агрессию, представители эмиграции, как бы это ни было парадоксально, руководствовались патриотическими чувствами.

То или иное умонастроение не совпадало точно с определенным социально-политическим сегментом российского зарубежья. В каждой среде находились сторонники различных точек зрения. В выборе того или иного пути сыграли роль не только политические, но и психологические, социальные, экономические предпосылки. Наибольший интерес представляет процесс формирования прогерманской позиции, особенно характерной для представителей военной эмиграции, два десятилетия живших мечтой о «весеннем походе».

Большая часть эмигрантов, придерживавшихся левых и либеральных взглядов, покинули Европу до начала широкомасштабной гитлеровской агрессии. Многие продолжили политическую деятельность в США, например сотрудничая в «Новом журнале», издание которого началось в Нью-Йорке в 1942 году. Вторичная эмиграция из Европы за океан уже сама по себе свидетельствует о нежелании иметь какие-либо отношения с нацистами. В результате исхода леволиберальных кругов российская эмиграция в Европе в конце 1930-х годов заметно «поправела». Там остались лица и организационные структуры, настроенные на сотрудничество с немцами.