14 августа 1806 года миссис Остин с дочерями покинули Стоунли и отправились в стаффордширский Хэмстолл-Ридвар — к Куперам. Визит в аббатство был окончен, а с ним и флирт. Пути Джейн и достопочтенного Роберта Холта-Ли разошлись, и "больше они никогда не встречались". Вероятно, она правильно сделала, что отвергла его ухаживания: при всех похвальных качествах Холта-Ли, описанных миссис Остин, у него имелся по меньшей мере один незаконнорожденный ребенок.

Хэмстолл-Ридвар по сравнению со Стоунли казался простоватым: скромный пасторат на границе Горного края. Здесь жил и работал Эдвард, двоюродный брат Джейн. Вероятно, она мысленно скрежетала зубами, следя за оглушительным успехом его книги проповедей. Какая досада: этот труд опубликовал тот самый издатель, который в 1797 году отверг "Первые впечатления". Джейн явно не получила удовольствия от чтения этих проповедей, отмечая, что чем дальше, тем больше они сводятся к "несносным рассуждениям о возрождении и обращении". Сын Эдварда раздражал ее тем, что являл собой миниатюрную копию отца: еще один "напыщенный сочинитель проповедей".

Во время этого визита Джейн злилась на своего кузена с его душеспасительными текстами, надеясь, что в будущем у него хватит такта оставить в покое скорбящих вдов и "не засыпать их посланиями с жестокими утешениями". К тому же все восемь детей Эдварда Купера заболели коклюшем и заразили Джейн.

Покидая Стаффордшир, Джейн, Кассандра и их мать сохраняли надежду хоть что-нибудь получить по завещанию достопочтенной Мэри.

3 сентября мистер Хилл наконец сообщил им последние новости. Как выяснилось, пожилая леди оставила "мисс Остин" и "мисс Джейн Остин" по кольцу "с бриллиантом": стоимость каждого равнялась пяти гинеям. Они и не думали презрительно отказываться от колец с бриллиантом, но в них еще не угасла надежда получить больше — после того, как родственники покойной придут к окончательному соглашению.

И преподобному Томасу Ли, и Джеймсу Ли-Перро шел уже восьмой десяток. Оба были вполне обеспеченными людьми и без наследства своей родственницы. Расширенный состав семейства полагал, что обоим престарелым джентльменам следует поделиться богатством достопочтенной Мэри. "Миссис Найт самым доброжелательным образом печется о нашем благе, — писала Джейн, — и полагает, что м-р Л.-П., должно быть, желает уладить это дело в интересах своей семьи". Понятно, почему ее занимал этот вопрос. "Наследство очень нам помогло бы, — пишет она о "милой", но дорогостоящей затее — провести Рождество в Кенте. — Наследство для нас — высшее благо".

Между тем преподобный Ли начал сорить деньгами и пригласил Рептона в Стоунли для очередных усовершенствований. Впрочем, преподобный не спешил перебираться в аббатство и вернулся к себе в Адлстроп, где жизнь была спокойней. Управлять поместьем он поручил своему племяннику Джеймсу Генри; благодаря их совместным усилиям аббатство Стоунли достигло еще большего процветания. В середине XIX века поместье приносило 30 тысяч фунтов в год (в пересчете на современные деньги это более миллиона фунтов), и семейство Ли долго оставалось самым крупным землевладельцем в викторианском Уорикшире.

Покинув Стаффордшир, Остины были вынуждены вновь поселиться в скромном наемном жилье. 24 июля 1806 года, в Рамсгейте, Фрэнк наконец женился на Мэри Гибсон. Джейн собиралась в очередную поездку — познакомиться с новой невесткой, с которой ей предстояло жить под одной крышей.

Наверное, самым первым воспоминанием Джейн о Саутгемптоне была "гнилостная лихорадка", которой она переболела в пансионе миссис Коули. И здесь, как в Бате, она будет скорее выживать, чем благоденствовать.

И все же после приезда в Саутгемптон в октябре 1806 года Джейн, вероятно, была рада снова оказаться у моря, которое так любила. Кроме того, у нее должны были сохраниться более отчетливые и приятные воспоминания о Саутгемптоне после визита к кузинам в декабре 1793 года, когда состоялся ее первый выезд в свет. Тогда для развлечений и балов использовался постоялый двор (в настоящее время отель) "Дельфин"; именно там Джейн танцевала в вечер своего восемнадцатилетия.

В 1793 году сестер сопровождал Фрэнк; теперь они тоже поехали вместе с ним — его перевели служить в Саутгемптон. Город находился недалеко от верфей Портсмута, и здесь всегда было расквартировано много войск. Тридцатью годами ранее при содействии братьев короля, герцогов Камберленда и Глостера, Саутгемптон превратился в процветающий курорт, привлекавший публику целебными водами, мягким климатом и поездками в близлежащий заповедник Нью-Форест. Однако теперь Саутгемптон проигрывал другим, более модным местам, таким как бурно развивавшийся Брайтон. В 1806 году Саутгемптон все еще пытался рекламировать себя как курорт, но его слава уже поблекла. Его будущее было связано не с туризмом, а с развитием торгового порта.

Живописной дорогой в город, вьющейся среди рощ, восхищался любимый художник-пейзажист Джейн, Уильям Гилпин. В те времена путешественники попадали в Саутгемптон через древние ворота в городских стенах. Многие останавливались на постоялых дворах "Звезда" или "Дельфин" на широкой Хай-стрит; на здании "Звезды" и сегодня можно увидеть вывеску Георгианской эпохи, сообщающую, что ежедневный дилижанс в Лондон "ИДЕТ 10 ЧАСОВ". В наши дни центр жизни города переместился с Хай-стрит на Вест-Куэй, и "Дельфин", где развлекалась Джейн, теперь соседствует со стриптиз-клубом, армейским призывным пунктом и двумя китайскими забегаловками, торгующими едой навынос.

В Саутгемптоне было много мест для морских купаний. В 1806 году в Вест-Куэй тянулась "череда удобных и стационарных купален" мистера Чилтона, в которых "вода менялась с каждым приливом". За ними располагались "купальни и кабинки, просторные и часто посещаемые" мистера Гудмена и "недавно построенные передвижные кабинки для переодевания" мистера Коула. В конце Орчард-стрит также имелся источник железистой воды, рекомендованная доза которой составляла "половину кружки средних размеров". Некоторые врачи не советовали пить эту воду, поскольку она вызывает болезни, "в большинстве случаев приписываемые наличию углекислой соли или свинца". Другими словами, то, что вроде бы должно было вылечить, могло и убить.

В городе не только имелся потенциально ядовитый источник, но и — в отличие от Брайтона — отсутствовал пляж. Рассказ французского путешественника, который пишет об увиденном, не скрывая недостатков, противоречит сведениям из британских путеводителей. Француз обнаружил в городе всего "одну более или менее достойную улицу и аллею из низкорослых деревьев вдоль берега бухты". Он также обращает внимание на "одинокое сооружение", замок, окруженный "хибарами", жмущимися к его стенам. С замка открывался вид на "поле из красных черепичных крыш с трубами и илистые берега Саутгемптонской бухты". Джейн будет жить под стенами этого невзрачного замка.

Из всего, что появилось в Саутгемптоне в Георгианскую эпоху, самым примечательным был Полигон, квартал из двенадцати жилых домов, который задумывался как соперник Королевского полумесяца в Бате. Однако владелец земельного участка обанкротился, успев построить всего четыре дома. Соседний "великолепнейший отель" с конюшнями на пять сотен лошадей должен был переманивать клиентов из городского центра, но в 1774 году он тоже закрылся. Джейн гуляла по "красивой гравийной дорожке", окружавшей эти недостроенные современные руины, "куда вся компания часто выходила подышать свежим воздухом". Природа пыталась вернуть себе утраченное: "в Полигоне густые заросли граба", а "соловья можно услышать не только в лесу, но и в городе". Идеальный образ праздного времяпрепровождения конца Георгианской эпохи: не добившаяся успеха писательница гуляет вокруг разорившегося отеля, возможно исполненная сочувствия к печальным руинам предпринимательских амбиций.