Компенсировать все эти недостатки должен был сад — с шиповником, розами, сиренью, смородиной, крыжовником и малиной; для приведения его в порядок наняли садовника. На карте Великобритании 1846 года (составленной несколько десятилетий спустя) изображен сад с изысканной планировкой из кустов и дорожек и, возможно, даже садовой горкой. Джейн попросила гостившую в Кенте Кассандру привезти "из Годмершэма семена цветов, в частности резеды", и нежные растения заносили в дом "в очень холодный, ветреный день и расставляли в столовой".

Разнообразие в жизнь на Касл-сквер вносило соседство с эксцентричным домовладельцем, маркизом Ландсдауном. Прямо напротив дома, где поселились Остины, он построил необычный замок Ландсдаун, "фантастическое сооружение", как называла его Джейн. Маркиз был высоким худощавым мужчиной и разъезжал на "длинной тощей лошади в сопровождении "очень маленького пажа, которого он называл своим карликом, верхом на крохотном пони. Рыцарь, карлик, замок — все они были как будто созданы друг для друга". Тем не менее Ландсдаун был "хорошим человеком". Жители Саутгемптона "хоть и смеялись над замком и его владельцем, но хорошо отзывались о нем и не желали считать его безумцем". Это слова гостившего в городе француза, который добавлял, что "в Англии отнюдь не просто удовлетворить условиям, необходимым для признания человека сумасшедшим, поскольку здесь более терпимо, чем в других странах, относятся к причудам, странностям и эксцентричному поведению".

Замок в Саутгемптоне на самом деле был старинным, но в 1804 году лорд Ландсдаун перестроил его, превратив в псевдоготическую крепость с современными удобствами. На месте средневекового замка возникло сооружение, "возвышавшееся над окружающей местностью… вид его великолепен как с суши, так и с моря". Как и полагается обитателю готического замка, маркиз был покровителем местного общества стрельбы из лука. Эксцентричный лорд вызвал недовольство властей, развесив по стенам своего замка портреты революционеров — Робеспьера, Бонапарта и Марата. За ним стали следить агенты правительства. В 1808 году он умудрился перевернуть свою парусную шлюпку на Ривер-Тест прямо напротив сада Остинов.

Лорд Ландсдаун жил в своем замке вместе с любовницей, которая впоследствии стала его женой. "Вульгарная ирландка лет пятидесяти", по мнению Джейн, злоупотребляла косметикой. "Старую хавронью", как любовно называл свою даму лорд Ландсдаун, звали Мария Мэддок. Подобно Джейн, она была дочерью священника. Прежде чем поймать на крючок своего маркиза, она сумела выйти замуж за баронета и пережить его. Один из ее знакомых даже считал, что она может стать "опасной соперницей" для леди Хертфорд, немолодой любовницы принца-регента. Она, вне всякого сомнения, обладала еще более соблазнительными формами, чем миссис Фицерберт, незаконная жена принца, известная своей пышной грудью.

Эта странная пара превратилась в одну из достопримечательностей Саутгемптона, и люди приезжали посмотреть на "необычный дом", построенный лордом Ландсдауном, и "его необычную хозяйку", которая разгуливала по "грязным улицам" в "синих шелковых туфлях". Племяннику Джейн, Джеймсу Эдварду, который часто гостил у нее, нравилась карета, запряженная восемью лошадьми, "причем каждая следующая пара уменьшалась в размерах и становилась светлее мастью, от темно- и светло-коричневого до гнедого и каштанового". Он любил смотреть на них из окна теткиной спальни, "наблюдая, как запрягают этот сказочный экипаж; места в этом замке было так мало, что весь процесс проходил на небольшой открытой площадке".

Разумеется, главной заботой на Касл-сквер оставались деньги. Приятель Фрэнка "предложил представить нас своей знакомой", писала Джейн, однако они "с благодарностью отклонили предложение… похоже, она была богата, и мы дали ей понять, что сами живем совершенно иначе". Сохранились записи расходов Джейн за 1807 год, по совету отца помещенные в конце дневника.

В начале года в ее распоряжении было 50 фунтов 15 шиллингов и 6 пенсов, а в конце — 6 фунтов, 4 шиллинга и 6 пенсов. Она потратила деньги на "прогулки по морю и игры", когда в сентябре приезжал ее брат Эдвард, а поездка в Чотон обошлась ей в 1 фунт 2 шиллинга и 10 пенсов. На одежду ("Одежда и мелочи") было потрачено 13 фунтов 19 шиллингов и 3 пенса, а на "стирку" — 9 фунтов 5 шиллингов и 11 1/2 пенса. Среди статей расходов имелись также "Подарки": 6 фунтов 4 шиллинга и 4 пенса и "Благотворительность": 3 фунта 10 шиллингов и 3 1/2 пенса; на "Письма и посылки" ушло 3 фунта 17 шиллингов и 6 1/2 пенса. Отдельной статьей расходов — этим внезапным порывом Джейн обязана наследию миссис Лиллингстон — были 2 фунта 13 шиллингов и 6 пенсов за "аренду пианино". "Я буду разучивать деревенские танцы, — планировала Джейн, — чтобы мы могли развлекать наших племянников и племянниц, когда получаем удовольствие от их общества". Теперь она предвосхищала старую деву Энн из "Доводов рассудка", которая играла для остальной компании, и "на глаза ей то и дело набегали слезы.

Судя по записям Джейн, четверть ее расходов составляли благотворительность и подарки. За еду и жилье платили братья, но даже с учетом этого ее траты на других людей были непропорционально велики. В то время джентльмену рекомендовалось тратить третью часть дохода на домашнее хозяйство, четверть на слуг и транспорт, четверть на одежду, образование детей и личные нужды. Подарки и благотворительность не предусматривались, поскольку это была прерогатива женщин. Возможно, Джейн считала, что поскольку все свои деньги она получает в подарок, то обязана "передавать" часть другим людям, нуждающимся больше, чем она.

Еще одним новым аспектом жизни в Саутгемптоне стало то обстоятельство, что теперь Джейн жила вместе с семью — как минимум — другими женщинами. Это были ее мать и сестра, а также Марта Ллойд и Мэри, жена Фрэнка. Если считать кухарку Дженни, горничную Молли и помощницу горничной Фиби, всего женщин было восемь. А когда Мэри наняла няню, их стало девять. Джейн указывает, что в доме было пять кроватей, и на некоторых пришлось спать по двое. И действительно, в письме к Кассандре Джейн сообщает, что "кровать Гаррет готова, а наши будут закончены сегодня". Это важно, поскольку вопрос о том, приходилось ли Джейн и Кассандре регулярно спать в одной кровати, стал предметом споров исследователей. "Она действительно спала вместе с Кассандрой", — писал Терри Касл в своем провокационном очерке в 1995 году. Другие историки опровергали это утверждение, указывая, что у сестер были отдельные кровати и в Стивентоне, и в Чотоне. Однако во временных домах ситуация могла быть иной. Еще один недостаток отсутствия постоянного дома — сокращение личного пространства.

Вскоре в доме появилась десятая женщина. Мэри, жена Фрэнка, хоть и "была так плоха, что все немало тревожились", родила здоровую девочку. За советами обратились к Элизабет, многодетной невестке Джейн из Годмершэма. "Узнай, как часто Элизабет берет на руки своего ребенка в течение 24 часов, как часто кормит и чем", — приказывала она Кассандре. Однако самой Джейн это было не интересно: "Не стоит утруждать себя и писать о результатах твоих наблюдений; ты вернешься достаточно рано, чтобы рассказать о них".

Итак, Фрэнк стал отцом. Кроме того, он делал успешную карьеру. Семья с огромным воодушевлением следила за его продвижением по службе, постоянно хвастаясь его успехами перед родственниками и знакомыми. "Фрэнка повысили, — так начинается одно взволнованное письмо Джейн к Кассандре, в котором сообщалась новость о продвижении брата по службе. — Вчера ему присвоили звание коммандера". "Если ты не купишь муслиновое платье" в честь этого, заканчивает письмо Джейн, "я никогда тебя не прощу".