правительство в качестве министра жилищного строительства в 2009 году. Путь Сирила Рамафосы был самым удивительным из всех. Как упорный молодой лидер Национального союза горняков он возглавил забастовки 1980-х годов, которые нанесли удар по сердцу экономики апартеида, а как генеральный секретарь АНК он сыграл центральную роль в переговорах с Национальной партией, которые предотвратили гражданскую войну и привели к свободным выборам 1994 года. Рамафоса завоевал репутацию бесстрашного и честного человека. После того как он проиграл Табо Мбеки в гонке за право сменить Манделу на посту президента, он переключился с политики на бизнес. Он заключил первую крупную сделку в рамках программы BEE, став председателем совета директоров дочерней компании Anglo American. Сделка оказалась неудачной, но за ней последовали другие сделки, и Рамафоса стал сотрудничать со швейцарским сырьевым торговым домом Glencore. Нажив состояние, Рамафоса, как и Сексвале, вернулся в политику, став заместителем лидера АНК в 2012 году, а после выборов 2014 года - заместителем президента ЮАР.

Нчаха Молои никогда не был членом королевской семьи АНК, как Рамафоса или Сексвале. Тем не менее компания Motjoli Resources добилась успехов благодаря сделкам BEE, особенно в угольной отрасли. Когда в 2013 году мы встретились в суши-ресторане среди шикарных торговых центров в центре Йоханнесбурга, Молои, хотя ему уже перевалило за пятьдесят, был одет скорее как предприниматель из Кремниевой долины, чем как двубортные руководители из залов заседаний совета директоров горнодобывающих компаний. На нем была красная бейсболка, футболка G-Star Raw и забавные часы.

Молои присматривался к новым возможностям в сфере добычи железной руды, еще одного металла из рога изобилия полезных ископаемых Южной Африки, но он признавал, что программа BEE оказалась крайне несовершенной. Доля чернокожих в горнодобывающей промышленности по-прежнему "мизерна". Многие бенефициары BEE довольствовались долей дохода от уже существующих шахт, вместо того чтобы вкладывать средства в рытье собственных.

Это очень трудно, потому что сцена была создана до прихода чернокожих в горнодобывающую промышленность", - сказал мне Молои. По его словам, белые бароны южноафриканской горнодобывающей промышленности ухватились за самые лучшие участки. Ресурсы, лучшие из лучших, были вырезаны. Все, что осталось хорошего, они оставили себе. Месторождения мирового класса остались у исторических владельцев, и они создали условия для входа чернокожих. Они сказали: "Вы можете входить по ставке 26 процентов; мы определим стоимость финансирования, время перехода прав собственности и стоимость". Что касается месторождений мирового класса в Южной Африке, то у чернокожих нет никаких шансов попасть туда - только остатки".

Возможно, он преувеличивает - Патрис Мотсепе, например, приобрел несколько сливовых активов, - но аргумент имеет вес. Сначала колониалисты, а затем режим апартеида сняли сливки с природных богатств Южной Африки. Минеральные ресурсы Южной Африки до сих пор являются самыми ценными в мире: их стоимость оценивается в 2 494 миллиарда долларов, что намного больше, чем у занимающей второе место России, и достаточно, чтобы купить Apple, Exxon Mobil и остальные девять крупнейших компаний мира. Но к тому времени, когда черная ЮАР получила свое наследство, добыча полезных ископаемых замедлилась, многие из самых богатых оставшихся пластов лежали опасно глубоко под землей, а финансисты отрасли опасались вкладывать деньги в страну, которой управляет партия с социалистическими традициями.

Передача части горнодобывающей промышленности Рамафосе, Сексвале и остальным помогла создать класс чернокожих южноафриканских магнатов. Лишь несерьезные люди будут отрицать, что многие из них принесли огромные жертвы ради свободы своих соотечественников. Возможно, как полагали их поклонники, они дали другим чернокожим южноафриканцам возможность к чему-то стремиться. Но расширение экономических прав и возможностей чернокожих ничего не меняет в фундаментальной структуре горнодобывающей промышленности, которая направляет ренту исключительно тем, кто ее контролирует, независимо от уровня содержания меланина в их коже. Условия жизни рядовых работников шахт остаются мрачными, в то время как новые чернокожие магнаты мечтают, как говорил Токио Сексвале своим помощникам, стать "первым черным Оппенгеймером".

Апартеид в Южной Африке был расовым по философии и пространственным по исполнению.

У белых были свои города и свои ранчо; чернокожие, индейцы и представители смешанных рас были помещены в городские гетто и сельские "родные земли". Мужчин из "родных земель", или "бантустанов", отправляли на шахты, где их передвижение строго контролировалось. Поселки рядом с городами должны были находиться достаточно близко, чтобы днем снабжать белых чернокожей рабочей силой, но в то же время достаточно далеко, чтобы ночью они могли спокойно спать в своих постелях.

Сегодня неравенство, пережившее апартеид, наиболее ярко проявляется в городской географии Южной Африки. Необыкновенные женщины, работающие в приюте для больных СПИДом "Лератонг - радость для одного" в Александре, особенно суровом поселке, расположенном на одной из самых резких экономических линий разлома в мире, видят сверкающие башни корпоративных штаб-квартир и эксклюзивных отелей делового района Сэндтон, расположенного в нескольких сотнях метров к востоку. Зрелище сирот - некоторые из которых еще не знали, что у них вирус, убивший их родителей, и никто из которых еще не мог понять, насколько плохими были карты, которые им сдала несправедливая экономика Южной Африки, - исполняющих песню "Если ты счастлив и знаешь это, хлопай в ладоши!", - одно из самых душераздирающе-ироничных, которые я когда-либо видел.

При апартеиде, когда белые составляли не более 20 процентов населения, на их долю приходилось от 65 до 70 процентов национального дохода. В 2009 году, через пятнадцать лет после того, как Мандела стал президентом, самые богатые 20 процентов южноафриканцев получали 68 процентов национального дохода; в 2011 году этот показатель достиг 70 процентов. По некоторым показателям разрыв между богатыми и бедными увеличился после окончания апартеида. Это наследие городского планирования времен апартеида, двухуровневого образования и других бесчисленных перекосов, оставшихся после правления белых. Но это также соответствует модели неравенства, вытекающей из проклятия ресурсов.

Когда кипящий гнев чернокожих южноафриканцев, все еще едва сводящих концы с концами после двух десятилетий правления большинства, наконец взорвался, детонация неизбежно пришлась на шахту. Марикана расположена в комплексе Бушвельд - огромном подземном блюдце полезных ископаемых, содержащем крупнейшие в мире запасы платины. В августе 2012 года шахтеры начали забастовку. Они потребовали, чтобы компания Lonmin, владелец рудника, зарегистрированный на Лондонской бирже и пользующийся поддержкой МФК, повысил им зарплату.

Многие шахтеры жили в неформальных лагерях рядом с шахтой, которые патрулировали частные охранники с дробовиками. Их общие туалеты представляли собой унизительный контраст с высокотехнологичными сооружениями, используемыми для добычи руды. В преддверии забастовки возникли новые течения радикализма. Национальный союз горняков был решающей силой в борьбе против апартеида, но многие шахтеры считали, что он слишком сблизился с правительством АНК и