во двор и обнаружили ужасный погром, твой брат не сказал мне ни слова и обращался только к Камиллии, но он был рад, что мы приехали, что мы успокоили его друзей, вызвали полицию и пошли к родителям Йориса, что мы с парой соседей отнесли Хулигана к дороге, и что в начале вечера Камиллия привезла картошку фри из кафетерия, потому что нам все-таки нужно было поесть, и вместе с тобой она пошла убираться на ферме, она почти не смотрела на тебя и отвечала, только если было необходимо, и после того, как полиция покинула ферму, мы молча ели картошку на лужайке, как в тот раз после аварии с потерянным, и я иногда пытался поймать твой взгляд, мой милый Путто, я хотел показать тебе, что я рядом, хотел проверить, все ли в порядке между нами, но ты равнодушно смотрела на жареные картофельные ломтики на своей тарелке, ты съела едва ли три штуки, а твой брат тем временем запихнул в себя две сосиски и лапшу, и я, наконец, заговорил и сказал, что это не ваша вина, что шутка с таблеткой экстази была безумной, очень безумной, но вы не могли знать, что все зайдет так далеко, что смерти Йориса и Хулигана не на вашей совести, и твой брат грубо отодвинул свой садовый стул и ушел к реке, где закурил сигарету и, возможно, заплакал; он больше никогда не устраивал вечеринок и не заходил в ту часть старого коровника, где уже много лет не стояли коровы и где красной краской для граффити он разрисовал место для качалки, где он и его друзья тренировались часами, он перестал приглашать девушек и полностью сосредоточился на ферме, мы с Камиллией следили за вами в течение следующих нескольких дней, пока не вернулся ваш отец, и я должен признаться, что меня устраивала эта ситуация: я был с тобой, а Камиллия, казалось, ненадолго забыла про свой ужасный гнев, боль и бессилие и полностью сосредоточилась на сломанных птицах, хотя она никогда не позволяла нам оставаться наедине, и я действительно думал, что для вас это хорошо, что вам нужна поддержка, но я не замечал, что тебе становится хуже – иногда я видел, как ты мечешься по двору и вслух говоришь с чем-то или кем-то невидимым, а вечером, после того как мы принесли вам немного еды, вы стали смотреть самые ужасные фильмы, такие как «У холмов есть глаза. Часть вторая» 1984 года, в котором группа людей из США проезжает через пустыню Нью-Мексико, их автобус ломается, и по ночам их донимают жители соседней деревни, которые мутировали в результате ядерных испытаний, проведенных правительством США; и ты смотрела в телевизор сквозь щелки между пальцами и не осмеливалась пошевелиться, но как только ты отводила взгляд, ты видела пронзенного рогом Йориса, видела Хулигана, с которым всегда нежно разговаривал твой па, когда проходил мимо, он одобрительно хлопал быка по боку, когда тот запрыгивал на корову, ты видела это снова и снова, поэтому продолжала смотреть фильм, смотреть на мутантов из пустыни, и ты все больше и больше пугалась, и на той неделе ты не появлялась под виадуком, ты сказала, что у тебя болят ноги, что у тебя мозоли размером с остров Пасхи, и я стал сварливым и подозрительным и написал, что это чушь собачья, да, чушь собачья, и поставил несколько восклицательных знаков «!!!» – ведь я знал, что ты не могла вынести, когда на тебя злятся, что из-за этого ты начинала думать о бессилии и гневе покинувшей, которая до сих пор была в Ставангере или в Бекслихите у Кейт Буш; когда она упала, в тебе тоже что-то рухнуло, когда у нее была рана, ты тоже чувствовала боль, тебе тогда было всего три года, но ты была уверена, что помнишь, что в тот день, когда она оставила вас, она была в платье, синем вечернем платье, она уехала утром и как будто забрала с собой вечер, который потом уже никогда не будет прежним – он стал темнее и плавно окутывал тебя, как костюм овцы в школьном мюзикле, когда у Марии оказалась аллергия на тебя – так ты чувствовала себя по вечерам, словно ты вызывала у всех аллергию и могла только наблюдать со стороны, как наступает темнота и падает завеса ночи, и ты боялась темноты, даже если твой па оставлял включенную строительную лампу на заднем дворе, в ее свете ивы выглядели причудливо; и в следующем своем сообщении я написал, что мне очень жаль, что мы встретимся на похоронах Йориса, что я приготовлю для тебя сюрприз, что-то, что тебя порадует, а Камиллия каждый вечер готовила две дополнительные порции и иногда называла себя сумасшедшей из-за того, что кормила этого маленького монстра, она балансировала между заботой и гневом и, возможно, она думала, моя небесная избранница, что сможет изгнать нашу любовь готовкой, и мы каждый вечер ехали на ферму со сковородкой спагетти или миской лазаньи на заднем сиденье, и я помогал твоему брату с коровами, а Камиллия убирала вместе с тобой дом и спрашивала про домашнюю работу, проверяла твое эссе о Роальде Дале, тексты для школьной газеты, и порой она смотрела на тебя и представляла нас обнаженными на заднем сиденье, потом она злилась и обзывала тебя шлюхой, бедовой девицей, она разнесла твое эссе в пух и прах и сказала, что если бы Роальд Даль прочитал это, он бы перевернулся в своем гробу в Грейт-Миссендене, что он вообще-то не любил детей, можно просто вчитаться в «Ведьм», в «Огромного Крокодила» – они ненавидели маленьких людей, особенно таких как ты, говорила она тебе, и она не давала тебе сиять, но сжигала тебя, как была сожжена сама, красной ручкой она писала эти слова не только на полях эссе, но и на полях твоей совести, а ты еще больше старалась все исправить, хотя даже не осознавала, что произошедшее окажется таким серьезным, потому что ты думала, что все в твоем классе уже занимались этим, и не знала, что некоторые вещи нормальны с одним человеком, а с другим – наказуемы и в конечном итоге разрушительны, что твое тело – не то, чем можно просто с кем-то поделиться, ты считала любовь гербарием, который нужно было собрать в первом классе и сделать как можно более полным: найти побольше растений и положить их сушиться под деревянный пресс, – ты была таким цветком, ты хотела быть увековеченной в