спрятанный за ботинками, который служил для отпугивания браконьеров, воров, Свидетелей Иеговы или тех, кто похищает девушек, но ты остановила его, ты усмирила его ярость цвета джина, вы вместе досмотрели «Охоту на миллион», твой па слегка вяло опускал руку в миску с орешками – он жевал их, не ощущая вкуса; но когда чемодан был открыт, одновременно с этим открылся и люк в твоей голове, ты вспомнила реакцию матери Жюль, отца и брата, Камиллии – все были в шоке от нас с тобой, и постепенно ты осознала, что, может быть, наши отношения не так уж и нормальны, как ты думала, что ты позволила одноклассникам тебя подначить, что я медленно подводил тебя к этому, что, возможно, все песни о любви были не о нас, а о ком-то другом, и тем вечером на ферме, еще до объявления о начале «Охоты на миллион», отец обвинял тебя в истощении твоего брата, он не знал, что Гитлер все больше и больше берет контроль над твоей головой, что он все еще находился в некотором равновесии с Фрейдом, но в тебе бушует битва, и твой побег в Нью-Йорк становился все ближе, твой отец сказал, что твое тело создал Бог, что это храм Святого Духа, и что в сто тридцать девятом Псалме сказано: «Я прославлю Тебя, ибо страшен и удивителен Ты, чудны дела Твои, и душа моя хорошо это знает. Не сокрылись кости мои от Тебя, которые сотворил Ты втайне, и существо мое – в глубинах земли». Он сказал, что ты, как дитя-иждивенец, можешь приходить к Нему каждый день, но ты все больше отдалялась, и он открыл желтую банку «Ароматной приправы Knorr» и заставил твоего брата есть, иначе ему было запрещено прикасаться к коровам и помогать на ферме, и тогда отчаяние заполняло его впалые щеки, и твой па тыкал в тебя указательным пальцем и говорил, что это ты привела в ваш дом истощение, словно бродячую кошку, полную блох, и ты бросилась наверх, схватила свой угрожающий чемодан, захлопнула за собой входную дверь и так и не узнала, что твой па часами стоял на берегу, обезумев от беспокойства, оставлял гореть лампочку в коридоре на случай, если ты вернешься домой, потому что знал, что ты бы испугалась, если бы ферма застегнула свое ночное одеяние до подбородка, он несколько раз вставал с постели и прикладывал ухо к двери твоей комнаты, чтобы услышать, не вернулась ли ты, а ты, ты шла по Фонделингвех в сторону Тестаментстраат до Звеммерскаде, и ты хотела, чтобы жизнь была похожа на экзамен по дорожному движению в начальной школе, где на каждом перекрестке и углу на рыбацком стуле сидела чья-то мама и улыбалась тебе, когда ты вежливо протягивала руку и освобождалась от всех своих нервов и страхов, потому что все было хорошо, какой бы поворот ты ни выбрала, они сидели в шляпах с широкими полями и с книгами на коленях, они продолжали сидеть, они поднимали глаза, когда ты проезжала мимо, иногда кричали что-то о том, что тебе хорошо удался поворот, да, красивый поворот, или что-то про сильный ветер, который всегда дул тебе навстречу, но бóльшую часть времени они молчали и просто улыбались, и тогда ты знала, что у тебя хорошие шансы на успех; но сейчас ты шла одна в кромешной тьме, и скоро тебя догонит мальчик на мопеде, ты назовешь его Крыса, потому что передние зубы у него были большие и со щелью, отличная Крыса: ты запрыгнешь ему за спину и проведешь с ним ночь, ты заснешь в чужих объятиях, а после завтрака Крыса отвезет тебя домой, где ты съешь целый пакет булочек с изюмом под пронизывающим взглядом отца – он не стал вмешиваться, когда увидел, как ты засовываешь их в себя, как ты словно одержимая разрываешь зубами тесто, и только когда слезы размером со смородину закапали из твоих глаз и ты заплакала, что хочешь умереть, что полный желудок – это худшее из того, что можно почувствовать, он обнял тебя и прижал к своему грязному комбинезону; он держал тебя так крепко, что ты подумала, что он переломает тебе все кости, но тебе было все равно, что они сломаются, и он пробормотал, что тебе нельзя умирать, «не смей умирать», ему хотелось зажать твою шею клипсой для хлебного пакета, чтобы никакие бактерии не могли до тебя добраться, больше никакого фальшивого воздуха, при воспоминании об этом становилось понятно, что это была генеральная репетиция 11 сентября 2005 года. Ты провела ночь вне дома, и теперь ты знала, что можешь улететь отсюда навсегда, ты снова поставила свой угрожающий чемодан у двери и пошла в комнату своего брата, сказала ему, что он ужасно худой, девочкам не нравятся тощие мальчики, и он пожал плечами и пустым взглядом уставился в экран с игрой, и в том, что он стал худее тебя, ты увидела соревнование, тебе захотелось причинить ему боль, никому не позволено тебя побеждать, даже в голодовке, и вы сидели над своими тарелками, как хищные птицы, и следили за тем, что другой ел или не ел; ты быстрее обычного бегала по польдерам и по виадуку, где в порыве страсти я написал белой краской для граффити, которую украл у моего старшего, «i love you» с кляксами, надпись пробудет там в течение нескольких недель, прежде чем дождь ее смоет: ты видела ее каждый раз, когда ехала на велосипеде в город с Жюль и Элией, чтобы потратить свои карманные деньги на одежду и «Все хиты 32», ты проезжалась колесами по этим словам и смотрела прямо перед собой, ты постоянно говорила о Крысе и романтизировала все связанное с ним, ты сказала им, что это Крыса написал «i love you» на тротуаре, и они вздыхали, что это и в самом деле романтично, и на следующий день после того, как ты его встретила, ты предложила Крысе с его блестящими, лакированно-черными волосами встречаться, это произошло в лодке, которая лежала в Маалстроуме и из которой тебе сначала пришлось вычерпать всю воду ведром, прежде чем получилось на ней грести, вы выплыли на середину Маалстроума и оказались среди водяных лилий недалеко от Коунинг-янсзанд, и там ты предложила ему встречаться, и он сказал «да», и в душе ты возликовала, как если бы обнаружила самый редкий экземпляр из музея фаллоса; ты надеялась, что это удовлетворит твою тягу к рогам, но еще больше ты