Через мгновение громко хлопает входная дверь. Он заводит двигатель пикапа и с пробуксовкой уносится по подъездной дорожке, разбрасывая в стороны гравий.

Из моей груди вырывается странный звук. Это не стон, а задушенный болезненный крик, словно у меня сейчас лопнет сердце.

– Билли… – в отчаянии шепчу я.

Она тут же подходит ко мне и опускает руку мне на плечо.

– Дыши, Клара. Просто дыши.

Я сосредотачиваюсь на своем дыхании, заставляя воздух проникать внутрь и вылетать из легких. Не знаю, сколько времени мы проводим в такой позе, пока Билли до боли впивается в мое плечо пальцами. Но меня радует эта боль, ведь это означает, что я все еще жива, и, в отличие от мамы, моя душа все еще в теле.

Проходит несколько секунд. Или минут. А может, и часов. И мне приходит в голову, что мамина рука все еще теплая в моей руке. Стоит мне отпустить ее, она тут же остынет. И мне уже не доведется взять ее за руку.

Небо затягивают серые облака, а в стекла ударяют мелкие капли. Но в такой момент, как сейчас, дождь кажется вполне уместным. Необходимым.

Я смотрю на Билли.

– Это ты сделала? – Я киваю в сторону окна.

На ее лице появляется странная, болезненная улыбка.

– Да. Знаю, это глупо и слишком по-человечески, но ничего не могу с собой поделать.

– Я не хочу отпускать ее.

Это одна из тех фраз, которые не сотрутся из памяти, как и дрожащий, надломленный голос, которым я ее произнесла.

– Я знаю, малыш, – таким же голосом произносит Билли. – Но ты же понимаешь, что сейчас держишь не ее. Ведь это уже не она.

Затишье длится недолго, и вскоре на нас обрушивается шквал звонков. А через некоторое время приходят первые сочувствующие. И я, как единственный оставшийся в доме член семьи, чувствую себя обязанной встречать их и благодарить за чрезмерные соболезнования и принесенную еду. Боже, почему меня никто не предупредил насчет еды? Когда такое случается, когда умирает твой любимый человек, люди несут тебе еду. И теперь в нашем холодильнике хранится: одна гигантская лазанья, три разных, но по-своему отвратительных салата с макаронами, два фруктовых салата, вишневый пирог, два яблочных пирога и яблочный крамбл, блюдо с жареной курицей, запеканка с неизвестной начинкой и салат из шпината, клюквы и грецких орехов, который принесли вместе с целой банкой соуса с голубым сыром и мясным рулетом. Неудивительно, что полки прогибаются от тяжести.

Но самое главное, что, хотя еды в доме хватило бы, чтобы прокормить население Китая, мне совершенно не хочется есть.

А затем мне и вовсе начинает казаться, что каждый человек, появившийся на нашем пороге со словами: «Я очень сожалею, Клара. Если вам что-то понадобится, звоните без раздумий», – откалывает от меня по кусочку.

– Ты тоже удивилась, какой милой она стала? – бормочет Билли, наблюдая за уходом Джулии – да-да, той обладательницы ангельской крови, которая засыпала нас своими язвительными вопросами на последнем собрании общины, – принесшей нам один из тех отвратительных салатов и свои соболезнования.

– Меня так и подмывало сказать, что Семъйяза прячется в лесу.

Темные глаза Билли округляются.

– Он действительно там?

Я качаю головой.

– Нет. Думаю, трудно противостоять папе, когда он желает тебя изгнать. Мне просто хотелось ее припугнуть.

– Понятно. Надо было сказать ей это. И мы бы проверили, как быстро она умеет летать.

Мы с Билли улыбаемся друг другу. Хотя нам и не до шуток. Боль все еще разъедает меня изнутри, словно в груди появилась огромная дыра. Я ловлю себя на том, что осторожно прижимаю руку к этому месту, опасаясь, что она настолько огромная, что туда сможет провалиться кулак.

Билли смотрит на меня.

– Почему бы тебе не подняться в комнату? Тебе не обязательно общаться с этими людьми. Я позабочусь обо всем.

– Хорошо, – соглашаюсь я, хотя и понимаю, что вряд ли найду себе занятие наверху.

Когда я добираюсь до своей комнаты, то вижу Кристиана, сидящего на карнизе. Наверное, это странное место, чтобы принимать посетителей, но мне уже все равно. Боль сменяется пугающей пустотой, которая в каком-то смысле даже хуже. Радует уже то, что я не могу почувствовать эмоции Кристиана по ту сторону окна. Или его воспоминания о нашем поцелуе.

«Когда ты прилетел?» – мысленно спрашиваю я.

«Давно. Около девяти».

Но даже это не удивляет меня, хотя и должно. Ведь мама умерла за несколько минут до десяти часов.

«Я же обещал, что буду здесь, – мысленно говорит он. – Но ты можешь не обращать на меня внимания. И делать что хочешь».

«Я хочу поспать».

«Хорошо. Я буду здесь».

Я ложусь поверх одеяла, не утруждая себя тем, чтобы накрыться, и поворачиваюсь лицом к стене. Даже если Кристиан и не смотрит на меня, мне так комфортней.

Кажется, мне следует поплакать. Но я не проронила еще и слезинки. Почему я до сих пор не плакала? Я уже несколько месяцев ною из-за каждой мелочи, жалея себя. А когда действительно появляется важный повод, мои глаза сухи. Нет и намека на слезы.

Джеффри плакал, Билли свои рыдания превратила в дождь. А я не могу ничего выдавить.

И внутри лишь пульсирует боль.

Я закрываю глаза. А когда снова открываю их, то оказывается, что прошло два часа. И хоть солнце клонится к закату, я не чувствую себя отдохнувшей.

Но Кристиан все так же сидит на крыше.

Внезапно меня охватывает желание позвать его, попросить зайти в комнату и лечь рядом. Побыть со мной, как это было в ту ночь, когда я узнала о правиле ста двадцати лет. Только в этот раз мне не хочется, чтобы он прикасался ко мне. Или разговаривал со мной. Или делал что-то еще. Но, возможно, если он приблизится ко мне, я наконец что-то почувствую. Может, я смогу заплакать, и тогда боль уйдет.

Кристиан поворачивает голову и встречается со мной взглядом. Он слышит мои мысли. Но я не приглашаю его войти.

Ближе к ужину Кристиан вдруг встает и, не говоря ни слова, улетает. Через мгновение раздается тихий стук в дверь, и в комнате появляется Такер.

– Привет.

Я вскакиваю с кровати и бросаюсь к нему в объятия. Он крепко стискивает меня в руках, прижимает голову к своей груди и тихо что-то бормочет мне в волосы.

Почему я не могу заплакать?

Он отстраняется.

– Я приехал, как только узнал.

Я собиралась позвонить ему сразу после случившегося, но потом поняла, что он в школе, и мне не хотелось вытаскивать его с уроков и заставлять ломать голову, как до меня добраться.

– В школе все знают?

– Большинство. Ты в порядке?