— Сразу у всех бабки появились, — недовольно пробурчал мент.

— Где? — спросил белый пиджак у Али.

— Здесь не скажу, убьете, — ответил парень.

Пиджак пожал плечами и поднял пистолет. Хотел бы убить, думал Али, уже б выстрелил. А маленькая черная дырка в дуле, злая и мертвая, плевала на его логику, и говорила: жажда убийства и опьянение смертью дороже и выше золота.

Пиджак убрал пистолет, и они вышли, закрыв Алишера с трупами. Они достреляли блок, а потом забрали Али и повели к выходу, и он шел мимо открытых камер, и везде были трупы, и пахло кровью и стреляным.

— Кто меня заказал? — спросил Али, когда ехали к нему. Сидел сзади. Наручники не надели.

Они молчали. Они не люди, понял Алишер. Бесы, скрывавшиеся во мраке. От них пахло смертью — не падалью, а свежим, только совершенным умертвием — кровью, и мясом, и порохом. Они вошли в состояние убийства, и хотели убивать, и Али подумал, что надо быстрее завязывать, потому что по глазам видно: наркоманы, и скоро станут нервными, злыми и суетливыми, пока снова не убьют.

— Гонит. Откуда рыжье у пацана двадцатилетнего… Бензин дороже, — говорил мент, которому не хотелось ехать на «Коломенскую», а хотелось убить Алишера: вытащить за волосы, чтобы возил ногами по полу, швырнуть к стене, поймать на мушку, и поводить, пока умоляет.

— Не-е-е, он богатенький Буратино, — пиджак поймал взгляд парня в зеркале. — Маша сказала, он давно в фармазонской теме, намыл себе, правда, Алик?

Они пили водку из горла, и она была теплой, морщились. Они злились, что все бабки и ништяки достаются моровцам и снежкам, работающим «в поле», а им — ни хрена, кроме грязной работы.

— Но ты нам подсыплешь рыжего, да, Алишер?

Следак засмеялся, и мент засмеялся, и Алишер засмеялся с ними, и мент спросил, какого хера он ржет, и чтобы он эту улыбочку стер, а то ему вобьют ее в глотку вместе с зубами. Они были шестерками, знавшими, что они шестерки, и злившимися.

Дома все было перевернуто.

— Ты уж прости, — сказал пиджак, — искали нычку твою. Ну, давай сокровища.

Мент ушел в комнату и включил телевизор, и Алишер видел, что его уже колотит.

Алишер пошел на кухню, достал из морозильника завернутый в прозрачный пакет двухкилограммовый кус мяса. Сунул в микроволновку, поставил на разогрев, а пока взял с полки холодильника йогурт и хотел открыть, но оборвал язычок и никак не мог зацепить ногтем фольгу. Грязным тюремным пальцем Алишер пробил фольгу, отодрал ее и стал трясти белую студенистую массу в рот.

Микроволновка запищала. Али вытащил тарелку и снял тонкие пласты телятины, окружавшие маленький пакет. В нем деньги, кольца, серьги с бриллиантами, браслет.

— Кто меня заказал? — спросил снова.

— Какая разница? — протянул следак. — Ну, Маша Кирова, дальше что? Говорит что-то?

Алишер покачал головой — не говорит.

— Не тем людям дорогу перешел, — добавил следак, — ты с девкой какой-то мутил, а папе это не нравилось.

Алишер бросил пакет следаку, не предупредив, и тот не успел поймать, и пакет измазал его красным:

— Вот ты, мудак косорукий!

— Все? — нетерпеливо спросил из гостиной мент.

— Еще вторая нычка! — крикнул парень.

— Так доставай, где она?! — рявкнул пиджак.

— На антресолях.

Следак ушел в ванную и стал замывать пятна на пиджаке, а Алишер взял на кухне табурет и поставил к антресолям: мент смотрел ящик, и Алишер неслышно открыл дверь и пошел вниз по лестнице, а пройдя два пролета и услышав сверху голоса — побежал.

Не поймают. Они бегать не умеют, а на машине он их по дворам задрочит.

Бежал, как паралитик. Он не знал, сколько времени не ел, тело было легким, а ноги — ватными. Другие ходят быстрее, чем он бежал. Упал, царапнул асфальтом выставленные руки и снова побежал, шатаясь, и успел свернуть за угол.

Его не преследовали. Пиджак делил нычку, а мент чувствовал себя обманутым. Он уже представил, как убьет черножопика и лишний патрон в магазине зудел, как заноза.

Али хотел есть, надо было где-то жить, и телефон, позвонить Светке.

Пошел к Аслану, того убили. Сунулся к Потапову, тот свалил из Москвы. Пришлось идти к Харону.

Харон процветал. После беспорядков ночная Москва погрузилась на дно декаданса — только в этой волне богатые сынки знали, что мир точно обречен, и они точно умрут молодыми. Переходили пределы. Нюхали, кололись, ели, бросали под язык, глотали, вообще все.

Харон пробил — Имомали дэд, Светка с матерью в Лондоне.

— С твоей рожей в Москве опасно, — сказал Харон. — Ты благодари Бога, что в тюрьме пересидел. Валил бы где поспокойней.

— А где?

Харон пожал плечами. Они стояли на втором этаже клуба, а на первом развернулась оргия. Голые тела сплелись в клубок, пахло бухлом, травой и плотью, и это было не возбуждающе, а противно, как крысиные роды.

— В Европу не суйся, дохлое место. Рашка раскололась. Логичней на юг ломиться, к хлебу, но туда сейчас все.

На шее Харона золотая цепь, курит «Монтекристо», а рожа испуганная.

— Урал не получилось подавить. Скоро они ответку кинут. Будут Москву бомбить, точняк уже. Мы тут решили, когда уже все будет, закрываемся, с бухлом, и друг другу — передоз. Можешь с нами.

Али поблагодарил и отказался. У Харона не было интернета, но он знал, где есть. Алишер написал записку Светке. Свернул и дал Харону. Тот развернул и хмыкнул.

— Зачем писал? Я бы так запомнил.

«Оставайся там. Люблю тебя. Алишер»

Как он мог знать, что мать уговорила Светку остаться, а потом эта записка, и она сбежала от матери и чудом прорвалась к нему через Европу, на последних самолетах, и вторым чудом было, когда в Шереметьеве почти всех с трапа погрузили в воронки, а ее не тронули.

Он не мог оставаться в Москве. Куда ехать? — думал, сидя на кухне хароновского клуба. Здесь был свет и белый кафель, и это было хорошо после крысиных родов в прокуренном клубе.

Он закрыл глаза и увидел серую пыльную дорогу под палящим солнцем, и желтые поля с двух сторон. Поля упирались на горизонте в курчавый зеленый лес, а вдоль дороги росли тонкие молодые березы и ели. Если пойти дальше, увидишь реку, и вода в ней красно-коричневая.

Вот куда надо, к этой реке. Он не знал, где она, но представлял, в какой стороне, как плохой ученик представляет, где Африка и где Австралия.

— Где-то там, — сказал Алишер и протянул руку в стену.

В берлоге Харона он нашел Плейстейшен. Взял на кухне три пачки чипсов. И половину ночи резался в «Apocalypse WoW», набивая живот картофельными хрустяшками. С улицы доносились выстрелы. Там бесы стреляли людей. А он жал на консоль и сотнями убивал бесов, из базуки, «Калашникова» и плазменного ружья.