— Что с тобой случилось? — тут же интересуется она.

— Ты всегда одета по случаю?

— Тебя избили?

Ну конечно! Я же забыл про свое лицо. Теперь я осторожно дотрагиваюсь до него и чувствую на губах засохшую кровь. Но я лишь неопределенно пожимаю плечами, и Джеки впускает меня внутрь. Она зажигает свет в коридоре и в гостиной, успевая на ходу предложить мне чашечку чая или кофе, на мое усмотрение. Дом у нее маленький, но очень опрятный. Никакой роскоши и излишеств, стены обклеены обоями в цветочек.

У двери висит фотография Изюмки, когда та была еще маленькой девочкой. Она улыбается на солнечном морском берегу. Милый ребенок. Совсем не толстый и еще не прячет глаза за грязной челкой. Здесь она веселая. Что же с ней случилось потом?

Я смотрю на Джеки. Пожалуй, впервые я вижу ее без косметики. Освобожденная от своей боевой раскраски, она выглядит удивительно симпатичной молодой женщиной.

Мы проходим в гостиную. Здесь стоит большой телевизор, на полу лежит жуткого ядовитого цвета оранжевый ковер. На стенах еще несколько снимков Изюмки, где она запечатлена вместе с Джеки, молодой и смеющейся женщиной. И еще тут много сувениров, которые так любит моя бабуля. Это и кельтские крестики, и испанские быки, и Микки-Маус, приветливо машущий мне лапкой в белой перчатке, знаменитый сувенир из Диснейленда.

— Что ты здесь делаешь?

— Я просто хотел сказать… что это здорово.

— Ты пьяный? Ты ведь напился. Я же чувствую запах.

— Мам, кто там? — Голос Изюмки слышится откуда-то сверху.

— Иди спать, — строго велит ей Джеки.

— Я считаю, что это просто здорово, что ты так твердо намерилась продолжить свое образование, — поясняю я. — Серьезно говорю. Ты же хочешь поменять весь свой мир. Я восхищаюсь твоей решительностью. Правда. Я бы сам хотел целиком поменять свой мир. Мой мир, кстати, уже практически готов к кардинальным переменам.

— Это все?

— Что именно?

— Все, что ты хотел мне сказать?

— Нет. Еще вот что. Ты мне нравишься.

Она смеется, мотает головой и плотнее запахивает свое кимоно.

— Неужели я тебе действительно нравлюсь?

Я шлепаюсь на диван. Кожа протяжно стонет под моим весом. Неожиданно я осознаю, как сильно устал.

— Да, именно так.

И я не лгу, это правда. Она мне очень нравится. Взять хотя бы то, что она воспитывает дочку совершенно одна. И потом — сколько же ей приходится работать, чтобы содержать себя и Изюмку! Сколько же она трудится, чтобы ублажить всех этих пижонов с Корк-стрит и из школы Черчилля. Они сами ведь никогда не станут заниматься тем, что делает для них Джеки Дэй. И к тому же она мечтает учиться дальше. Но это не несбыточная мечта. Она обязательно осуществится. Сначала Джеки чистит туалеты и моет полы на Корк-стрит, потом пишет сочинения по книге «Сердце — одинокий охотник». Это впечатляет. У нее боевой дух, такой сейчас редко встретишь. Я восхищен этой женщиной. Я никем не восхищался уже давно. С тех пор как не стало Роуз.

Поэтому я собираюсь с силами и намереваюсь тут же обнять ее. Я чувствую в себе нерастраченный запас нежности, перемешанный с выпитыми сегодня бутылками «Цинтао».

Но Джеки решительно отстраняет мои руки.

— Не надо, — уверенно произносит она и отступает на шаг, скрестив руки на груди. — Мне кажется, это не самая лучшая твоя мысль. Боже мой! Неужели тебе так необходимо спать буквально со всеми своими ученицами? Неужели ты не можешь просто… ну, просто учить их, и все?

— Джеки, я же вовсе не хотел…

— А ты ведь нахал! Это точно. И твое появление здесь меня совсем не веселит. Как ты вообще мог подумать, что тебе будет позволено заниматься со мной сексом?!

— Не знаю. — Я неуверенно пожимаю плечами. — Наверное, мне подсказала это твоя одежда…

— Надо бы влепить тебе хорошую пощечину. Негодяй! Ты меня здорово разозлил!

— Но я не хочу, чтобы ты злилась на меня. Мне просто захотелось тебя увидеть. Прости. Я не прав. Ладно, мне пора…

— И куда ты собрался идти? Ты не у себя в Лондоне. Или считаешь, что сейчас выйдешь из дома и на углу подхватишь такси? Здесь нет такси. И поездов тоже. Во всяком случае, не ночью. Ты влип, приятель. — Она качает головой, но становится понятно, что гнев ее куда-то улетучился. Видимо, этому способствовало мое наивное невежество относительно наличия транспорта в ее городе. — Ты, кажется, вообще ничего не знаешь!

Таким образом, Джеки решает оставить меня у себя в доме и дать возможность выспаться на диване в гостиной. Она говорит, что поезд до Лондона отправится только утром. Правда, она считает, что мне самое место в фотобудке на вокзале Банстеда, где делают моментальные снимки и где можно свернуться калачиком и выспаться. Но все же она решает сжалиться надо мной.

Джеки отправляется наверх, и до меня доносятся голоса матери и дочки. Затем Джеки спускается, неся подушку и одеяло. Она бросает их мне, все еще осуждающе покачивая головой, но в то же время улыбается. Подумав немного, Джеки приходит к выводу, что я скорее жалкий и смешной бедолага, а вовсе не агрессор. Через секунду она снова уходит к себе, поправляя кимоно.

Я устраиваю себе лежбище на кожаном диване, снимаю брюки и ложусь под одеяло. Из ванной доносятся звуки льющейся воды: Джеки чистит зубы. В доме тихо, и с улицы я не слышу привычных полицейских сирен, голосов прохожих и шума транспорта.

Я начинаю дремать, как вдруг, вздрогнув, просыпаюсь оттого, что кто-то смотрит на меня.

Это Изюмка в просторной полосатой пижаме.

— Пожалуйста, не обижайте ее, — говорит она и через мгновение исчезает наверху.

Утром я просыпаюсь от громкого хлопка входной двери.

На улице еще темно, но по звуку я безошибочно определяю, что от дома Джеки отъезжает чей-то велосипед. Я откидываю одеяло в сторону и подхожу к окну. Что же я вижу? Изюмка в куртке, в вязаной шерстяной шапочке и с ярко-оранжевой сумкой за плечами отъезжает на велосипеде от дома. Она замечает меня и приветливо скалится. Я наблюдаю за тем, как она медленно выруливает на улицу.

— Изюмка развозит почту по нашему району, — поясняет мне Джеки. Она уже оделась и стоит в дверях гостиной. — Надеюсь, это не она тебя разбудила?

— Она развозит утреннюю почту? По-моему, у вас в семье принято трудиться почти круглосуточно. Я угадал?

— Нам приходится это делать, — поправляет меня Джеки, и в ее голосе я слышу теплые нотки. — Больше ведь никто не станет этим заниматься. Ты со мной не согласен? Кстати, не хочешь ли чашечку кофе?

Я надеваю брюки и следую за хозяйкой на кухню. Во рту у меня пересохло. Кроме того, я ощущаю какой-то противный кислый привкус. Прошла ночь, а вместе с ней и действие «Цинтао», а потому мне неудобно сознавать, что я приперся к Джеки в столь неурочный час.