Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гроза прошла столь же быстро, как и налетела. Настроение герцогини переменилось, как обычно, с быстротой ртути, и она состроила ему глазки.
Именно так — состроила глазки.
— В чем же дело? Вам просто хотелось приехать, да?
— Знаете, с меня, кажется, хватит.
Она, похоже, вознамерилась поцеловать его в щеку, но он отстранил ее локтем.
Нет уж. До него, может быть, и медленно доходит, но кое-что до него определенно дошло.
— Ну, как хотите, — снова выпрямилась она. — В то место, куда я еду, вас, пожалуй, все равно не пустили бы.
Она резко повернулась и почти буквально скатилась с лестницы к ждущему ее лимузину. Шофер открыл ей дверцу. На секунду она задержалась и приложила руку — ведь не приснилось же это Эдварду? — к небритой щеке водителя, прежде чем рухнуть в темный салон.
Эдвард отбежал немного в сторону, чтобы фонтан не мешал ему видеть, как удаляются рубиновые задние огни «даймлер-бенца» — удаляются по дороге с двумя белыми колеями и зеленой полоской посередине, безупречно ухоженной, прямой как стрела, той самой, по которой только что ехал он. Сунув руку в карман пиджака, он нащупал свой парадный шелковый галстук. Жаль, что он забыл повязать его перед встречей, а теперь уже поздно. Герцогиня спасается бегством, и неизвестно, будет ли этому бегству конец. Этого он, наверно, никогда уже не узнает. Последний сет этого матча сыграют уже без него.
Он сел на холодную каменную ступеньку, положив на колени сумку с футляром от кодекса. Точно ли футляр пуст? В траве храбро заверещали сверчки. Может, Маргарет все-таки нашла экземпляр Лидгата, о котором она говорила? Утешительный приз, так сказать. Эдвард открыл защелку и снова увидел черный покоробившийся переплет.
Футляр был полон доверху, но лежал там не кодекс и не Лидгат, вообще не книга. Его наполняли сотенные долларовые купюры, в каждой пачке — как прикинул он наметанным глазом — по сто штук. Всего пачек было пятьдесят. Пятьсот тысяч долларов — вот, значит, сколько запросила Маргарет. Что ж, торговаться она умеет. Цена хорошая. Она сказала, что дело не в деньгах, и, видимо, не кривила душой, говоря это. Сейчас был бы уместен какой-то широкий жест — порвать их, скажем, или разметать по лужайке, как листья, или сжечь на ступенях Уэймарша, — но Эдвард всего лишь аккуратно закрыл футляр. Им понемногу овладевало новое, прагматическое настроение.
Он смотрел на небо и на верхушки деревьев, чувствуя, что пробуждается ото сна. Пахло осенью, и небо стало жемчужно-розовым, как морская раковина изнутри. Он обхватил себя руками. Холодно — но когда солнце взойдет, возможно, станет теплее. Пора взять за правило носить при себе фляжку со скотчем для таких вот случаев. Внутри у него, как ни удивительно, установилось почти приятное оцепенение. Он оглянулся через плечо. Чьи-то руки закрыли дверь, через которую прошла герцогиня, и фасад Уэймарша сделался темен и мертв, как изваяние с острова Пасхи. Голова Эдварда была чиста, как форзац в конце длинной-предлинной книги. Любопытно, лениво подумал он, случится ли с ним впоследствии хоть что-нибудь интересное.
На небе еще оставалось несколько звезд. Он чувствовал, как затаились где-то за горизонтом холодные зимние созвездия. Забавно думать, что завтра утром его по-прежнему будут ждать в офисе. Рано, еще до открытия бирж. Он стянул на груди лацканы пиджака, но утренний холод проникал сквозь тонкую ткань. И еще забавнее, что он, возможно, в самом деле туда явится.