Он говорил с экономистами об этом совсем недавно. Разговор был серьезный, из тех, что определяют политику страны вперед на годы. То, что Россия не может развивать современную промышленность, потому что у нее нет двухсот или пятисот миллионов населения, – полная чушь: как же тогда развиваются Германия, Япония, Южная Корея? Там и ста миллионов нет. Вопрос был в открытости рынков. И вот тут-то вставала проблема. США могли сорвать развитие России, просто закрыв для нее рынки.

Нет, какие-то останутся открытыми. Например, энергоносители и продовольствие. Тут много разных интересов, а события в Египте показали, как перебои в поставках продовольствия могут нанести тяжелые и далеко идущие политические последствия[84]. Но такие вещи, как самолеты или автомобили, продать будет невозможно. Примеры уже есть. Точно так же не пустят банки, страховые компании, сети магазинов. Найдут предлог и не пустят.

Конечно, что-то можно и изменить. Например, делать самолет на 100 % из российских комплектующих. Но в том-то и дело, что в таком случае ты не получишь конкурентоспособный продукт. Конкурентоспособная экономика – экономика специализации. Кто-то лучше всех делает шасси. Кто-то двигатель. И лучшее – покупают все. Затраты на проектирование, запуск в производство раскладывается не на семьдесят изделий, а на семьсот. Пример того – сотрудничество с «Боингом» и «аэробусом» по поставке деталей из титана. Вышла целая конкурентоспособная отрасль. Пусть «Боинг» и «аэробус» не наши – но там наши детали. Как недавно докладывали – до пятнадцати процентов общего веса в новейших лайнерах.

Вот и встает вопрос – сотрудничать или применять санкции и грозить ракетами.

Было и еще кое-что. Он все-таки был послевоенным пацаном. И застал послевоенную неустроенность. Поколение без отцов. Потому он не любил войну. Он не представлял себе решение проблем войной и не хотел нести войну – ни России, ни кому-то другому. Он боялся войны и ненавидел ее.

Он отличался методичностью, в сущности, долго служа в Германии, он стал немного немцем. Методично, год за годом, без прорывов, но и без значимых отступлений он клал кирпич за кирпичом в основание Державы. Держава была перед ним – стольный град Москва. Уже пятнадцать миллионов населения, крупнейший город Европы, самое быстроразвивающееся метро, в будущем – один из пунктов скоростной ветки Париж – Шанхай, один из городов глобального мира, как и родной Петербург. И что?

Теперь – это цель?

Машина притормозила у забора, ничуть не похожего на кремлевский. Они приехали…

– Рон, верить этому человеку – ошибка. Не один человек сгубил карьеру на этом.

Вице-президент повернулся в другую сторону. Одна из женщин – сотрудниц охраны – держала зеркало.

– Нормально?

– Идеально, сэр.

Специалисты по связи заканчивали устанавливать оборудование в Овальном кабинете.

– Пять минут.

– Рон, это ошибка.

Вице-президент повернулся к госсекретарю США.

– Ваша ошибка.

– Прости?

– Ваша ошибка в том, что вы сделали меня человеком, которому нечего терять. Мне нечего терять, меня на всю страну ославили как извращенца. Знаешь, это классное чувство – когда нечего терять. Давно такого не испытывал. А в политике – наверное, никогда. Я все время кому-то был должен, твою мать. А теперь я не должен никому, кроме американского народа. И вашему змеиному клубку, который называется «политический класс Вашингтона», – я тем более ничего не должен.

– Что ты собираешься делать?

– Остановить вас. Чего бы это ни стоило!

– Черт, никто из нас непричастен к тому, что делал Марк! Не смей нас обвинять в этом!

Вице-президент посмотрел прямо в глаза госсекретарю:

– Правда? Скажи, а почему я тебе не верю?

…

– Вы виновны уже тем, что стояли там и смотрели… нет, не на то, как ублюдок узурпирует власть. Вы смотрели на то, как этот ублюдок втаскивает страну в войну. В войну, которая может кончиться атомным холокостом. И вы не остановили его. Вы благонамеренные идиоты, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к власти.

– Помни. Мы можем тебя остановить.

– Извини, мимо. У нас президент в плену, а тот, кто называл себя вице-президентом, вышиб себе мозги на стенку в Белом доме. Другого президента у вас нет.

…

– И на твоем месте – я бы сейчас сел и подумал вот над чем. Что вы можете дать мне, чтобы я врал вместе с вами о том, что тут произошло за последние сутки…

Вице-президент нехорошо улыбнулся:

– Рынки уже лихорадит. Стоимость нашего долга упала до минимума за последние годы, а процент растет. А теперь подумай, как вы сможете разместить очередные облигации, если я расскажу, как герой войны Марк Макмастер вместе с церэушниками пытался убить президента и узурпировать власть. А когда это ему не удалось, вышиб мозги на стену в Белом доме. Интересно, какой процент тогда запросят инвесторы по новым выпускам казначейских обязательств? А?

– Есть связь!

– О’кей!

Техник показал большой палец – синхронизировано. Дело в том, что голос и видео шли по разным каналам и только тут соединялись в единое целое.

– Три! Два! Один! Эфир!

На мониторе появилась картинка. Два политика молча смотрели друг на друга несколько секунд. Потом Пикетти сказал:

– Я не хочу убивать несколько сот миллионов человек ради амбиций.

Президент России молчал – он явно не был готов к такому разговору. Но надо было отвечать, и он ответил как есть:

– Я тоже не хочу войны.

– Объект окружен танками и бронемашинами украинской армии, но что думают люди, сидящие за их рычагами, – неизвестно. Украина – это секрет, обернутый в тайну и упакованный в загадку. К ним нельзя подходить с теми же мерками. Если Киев отдаст приказ – его могут выполнить, могут не выполнить, а могут сделать нечто противоположное. Штурм без колоссальных жертв и массовой гибели заложников невозможен.

– Вы можете пропустить нас в Азовское море.

– Вы меня не слышите? Вне зависимости от того, кто будет штурмовать, дело кончится плохо. Это мы можем гарантировать.

– Тогда что вы предлагаете?

– У меня вопрос. Вы знаете, где находится самолет президента?

– Местоположение известно. Из не совсем достоверных источников, но известно.

– Заявите, что президент США жив и спасен украинскими военными. Принесите благодарность за его спасение. Объявите по всем каналам публично.

Вице-президент США несколько секунд осмысливал: