Что ж, отлично, я в восторге.

Но у меня нет времени стыдиться своей внешности. Испе́р движется в быстром темпе, и я пытаюсь не отставать от него, не теряя при этом равновесия. Не так-то просто, знаете ли, скакать по брусчатке на глазах любопытной толпы, когда всю ночь провела верхом на линдворме, а днем успела заработать кучу синяков и ссадин в изнурительной борьбе со всякими мерзкими злодеями. Но я стараюсь изо всех сил, даже когда мы поднимаемся по ступенькам к так называемой часовне, которую я представляла себе маленькой и идиллической. Но на самом деле она представляет собой огромное круглое здание с куполообразной крышей, охраняемое магами и солдатами, вооруженными до зубов. И впрямь священное место, сразу видно.

Я воздерживаюсь от высказывания своих саркастических мыслей вслух, тем более что Испе́ру и так достается: он то и дело что-то выкрикивает или успокаивает кого-то из внушающих страх и отчасти даже не похожих на обычных людей стражников.

– Нет, у нас нет времени! – кричит он внушительному гиганту с рогами. – Речь идет о будущем Империи. Мне нужно к императору. Сейчас!

– Твой отец будет рад, что ты все-таки успел к празднованию юбилея, – глубоким голосом и очень душевно отвечает великан. – Но постороннего человека впустить в часовню мы не можем.

По тому, как рогатый человек обращается к наследному принцу на «ты», я делаю вывод, что великан занимает при дворе довольно высокое положение. Вероятно, знает Испе́ра с малых лет, возможно, они даже дружат: доверительный, хотя и несколько напряженный тон наводит меня на это.

– Незнакомый человек не носит оружия и не будет колдовать, – отвечает Испе́р. – Я ручаюсь за нее.

– Мне очень жаль, что…

Испе́р не ждет, что скажет рогатый человек: он, к моему ужасу, обнажает свой меч. В то же время он применяет магию, которая проявляется в ярком белом свете, который внезапно окружает нас и от которого отступают все, кто стоит у нас на пути.

– Я знаю, что делаю! – выкрикивает Испе́р стражникам, причем так резко, что я едва узнаю его. Не дожидаясь реакции, он тянет меня вперед, мимо человека с рогами, который крайне скептически сторонится белого света, который нас окружает.

Когда мы достигаем большой двери, ведущей в часовню, Испе́р бросается на нее плечом, и та с оглушительным грохотом распахивается. Вспыхивают многочисленные огни, разнообразные краски, что предполагает выброс значительного количества магии, и на лицах стражников, наблюдающих за этим зрелищем с благоговением и беспокойством, появляется тревога. Ненадолго этот мужчина кажется мне жутким. Почему я не нашла себе обычного, нормального парня?

Но для раскаяния уже слишком поздно. Когда мы врываемся в часовню, Испе́р прекращает всякое колдовство, чтобы не нарушать запрет, который якобы карается смертной казнью.

Громкое пение, доносившееся до нас на входе, постепенно затихает, пока мы продвигаемся через ряды скамеек к площадке в центре круглого здания. И когда мы останавливаемся перед ступенями, ведущими к трону, затихает даже мощный звук органа, который еще секунду назад заставлял вибрировать воздух часовни.

Император уже давно не сидит на этом троне: он вскочил и смотрит на нас сверху вниз, словно разгневанный Бог грозы. Люди – их, быть может, около двух тысяч, – сидят, тесно прижавшись друг к другу, на скамьях, выстроившихся ровными рядами, и едва осмеливаются дышать. Все они без исключения очень дорого и нарядно одеты, как наш король в особых случаях, и это делает контраст с моими почерневшими от сажи тряпками еще более разительным. Но что поделаешь. Если я переживу все это и мне не придется гнить в императорской темнице рядом с камерой Вайдфарбера, – уже хорошо.

– Надеюсь, ты можешь предоставить мне вескую причину для этого! – выкрикивает Бог грозы, он же император. В этом месте ему нельзя использовать силу или магию, но мне кажется, что стены часовни сотрясаются от одной только мощи его голоса. Под «этим» он подразумевает меня. Как обычно называют животное, обнаруженное наполовину разложившимся где-то под кухонным шкафом, и которое теперь нельзя отнести к какому-либо виду. Если бы я окончательно не потеряла присутствие духа, громко бы сказала Испе́ру: «Как ты позволяешь ему так разговаривать со мной?» Но сейчас речь идет о жизни и смерти – о моей жизни и смерти, – поэтому я послушно молчу.

Оставив всю свою грубость за пределами часовни, Испе́р говорит со своим отцом совершенно спокойно и мягко:

– Если ты меня выслушаешь, – просит он, – я приведу тебе сразу несколько веских причин. Помимо этого, я ожидаю, что ты поверишь мне и поймешь, что я не стал бы так легкомысленно прерывать столь важную церемонию.

Император фыркает, но у меня создается впечатление, что Испе́ру удалось нанести правильный, хотя и небольшой удар, что выражается в том, как император медленно опускается на свой трон. В то же время он буравит меня взглядом так, словно само мое существование отдается мучительной болью у него в животе. Он хочет избавиться от меня, полностью вычеркнуть из своей жизни, но порядочность и доверие к решениям сына мешают ему это сделать. Пока Испе́р не закончит говорить. Надеюсь, он все скажет правильно.

Едва подумав об этом, мне становится как-то не по себе. Гул под ногами и тихий звон в голове невольно заставляют меня искать призраков и даже лазейки, которые могли бы вывести меня отсюда в Царство призраков. Я ничего не могу обнаружить, зато замечаю, как Испе́р бросает на меня предостерегающий взгляд.

Ах да, пудинг! Нужно думать о пудинге. Боже мой, надеюсь, я не успела использовать ненароком какие-нибудь чары. Я пристально смотрю в пол, пытаясь представить себе карамельный пудинг, который при тщательном помешивании сгущается в котле и становится все более и более кремообразным. Он булькает, пускает пузыри, его сладкий аромат проникает мне в нос. Пузырь растет, но тут я слышу, как Испе́р называет мое имя – пузырь быстро делает «Пам!» и весь воображаемый пудинг тут же растворяется в воздухе.

– Дорогой отец, ты, конечно, помнишь, Клэри Фарнфли из Амберлинга? Я много тебе о ней рассказывал.

О нет, он говорит что-то не то. Когда я решаюсь поднять взгляд и посмотреть на императора, мое сердце начинает колотиться и замирает от ужаса. Все, чего этот человек хочет – это стереть меня в порошок магической молнией!

– К сожалению, должен признаться, – продолжает Испе́р, – что мне не удалось убить твоих врагов. Ни древних волшебников, которые разжигали восстания, ни того, кого зовут «дитя из пепла». Однако теперь я, по крайней мере, знаю, кто он.

– И кто это? – кричит император. Руками крепко сжимает подлокотники трона, потому что в противном случае ему просто некуда было бы девать свою силу. Не удивлюсь, если под его пальцами древесина просто расколется. – Назови мне его имя!

– Все по порядку, – отвечает Испе́р. – Я знаю и то, как зовут мятежников, я их разоблачил.

– Тогда почему ты здесь? – кричит император. – Почему приводишь сюда эту провинциальную девушку, вместо того чтобы исполнять свой долг и убивать моих врагов?