– Бог весть, – рассудил Микаэль, выслушав соображения начальства, Сергей, я хоть и несостоявшийся актер, но все-таки работник органов. А эта профессия приучает к реализму. Я не верю в подготовку восстания, особенно сейчас…

– Постойте! – Пустельга немного обиделся: Микаэль в который уже раз с порога отметал его догадки. – В конце концов, мы читали о процессе Зиновьева, о процессе Пятакова… Вас не убедило?

– Убедило… Очень убедило, Сергей. Смотрите:

те, кого вы назвали, еще совсем недавно пользовались огромным влиянием. У них была связь с организацией Троцкого и, возможно, с вражескими спецслужбами. Их люди были во всех республиках, во многих центральных наркоматах, у нас, в армии. И что? Убили Кирова? Еще двоих-троих? Знаете, имей я такие возможности… Гора родила мышь – и то полудохлую… Теперь с другой стороны…

Михаил оглянулся, словно их могли подслушивать. Предосторожность, конечно, не лишняя, особенно в Большом Доме.

– Смотрите: тридцатый год, коллективизация. Вы хоть представляете, что тогда было? Жаль, нет товарища Карабаева, он как раз свидетель. Пятнадцать миллионов было депортировано! Пятнадцать! Из них несколько миллионов взрослых мужиков с опытом Гражданской войны и со спрятанными обрезами! И что? Пикнули?

– Но… ведь тогда были попытки… Убивали активистов… В Туркмении был мятеж… И в Узбекистане…

Пустельга приехал в Ташкент несколькими годами позже, но был наслышан о событиях 30-го…

– Мелочи! Мелочи, Сергей! Взбунтовались несколько тысяч декхан на окраинах да постреляли сотню селькоров в центре! Вот нашего Прохора ранили… И все? Выходит, все. А ведь лучшего повода для восстания не было! Что, прошляпило подполье? Думаю, нет – просто не смогло… Теперь дальше:

тридцать третий, Украина. Постышев решил проучить ваших, товарищ старший лейтенант, земляков. И что? Отдельные бунты, письма в ЦК – и все? И это Украина! Что там было в Гражданскую! А ведь это те же люди, только старше, умней, опытней! Там что, не было подполья? Было! Не потянули!

Пустельга слушал, немного ошарашенный. О таких вещах его сослуживцы обычно предпочитали молчать. Обобщать порою опасно…

– Теперь тридцать четвертый и чуть позже. Для подполья – Каменева, Бухарина и их банды – это был последний шанс. Последний! Мы уже вышли на Рютина, на Смирнова, на Ломинадзе, на Зиновьева! Если бы у них была хоть какая-то возможность, неужели не выступили бы? И что? Убили Кирова, довели народ до бешенства – и сами в могилу?

Он покачал головой и закурил очередную папиросу:

– Теперь год тридцать седьмой. Все «бывшие» – от троцкистов до монархистов – изолированы или уничтожены. Сейчас мы дочищаем остатки. Перешерстили все наркоматы, включая военный, наше ведомство, пустили «частый бредень» по крупным городам. Сопротивления, как видите, ноль. И какие перспективы? Выйдут эти две сотни из «Ковчега» – ну и что? Для восстания нужны тысячи, нужна поддержка армии…

Пустельга думал. Ахилло в чем-то прав, но Сергей вновь вспомнил роман Гюго. Вандея восстала, когда пруссаки шли на Париж.

– Вариант Троцкого? – усмехнулся Микаэль – «Когда враг будет в сотне километров от Столицы, мы вас, бездарных бюрократов, будем расстреливать!» Так, кажется, у Льва Революции, простите, у Иудушки? Да, это шанс… Но если не восстали в тридцатом, в тридцать третьем, не восстали сейчас думаю, не смогут и тогда.

– А почему – не восстали? – не выдержал Сергей.

– Народ убедился в реальных преимуществах Советской власти и отверг посулы буржуазных и фашистских наймитов…

– Я серьезно… ~ привычная формула внезапно вызвала раздражение.

– И это тоже. Сторонников у нас хватало, даже в тридцатом. Вон наш лейтенант… Кроме того, разветвленная сеть партийных организаций и спецслужб. Плюс грамотная пропаганда. А в общем, такое впечатление, что потенциальные бунтари потеряли пыл. Словно кто-то вырезал у них шишки агрессии – или что там есть в мозгу?..

– Ну, это уже метафизика! – Мысль о повальной лоботомии показалась еще более безумной, чем идея «спрятанного» подъезда. – Но в любом случае они подполье – могут надеяться на перемену обстоятельств. Значит, надо это учитывать. Так?

– Так точно, – послушно, но без всякого энтузиазма кивнул Ахилло. Только, Сергей, если в самом деле будет путч, его организует не Лантенак, а кто-то на самом верху. Не нужны будут ни склады с оружием, ни баррикады. Просто отдадут приказ двум-трем полкам в Столице… Мы тут бессильны.

Пустельга вспомнил слова товарища Иванова:

«Вандея» не связана с высшими эшелонами. А если прав Михаил? Нет, похоже, покойный Виктор Гюго, вместо того чтобы разъяснить дело, изрядно все запутал…

Они уже прощались, когда Ахилло отозвал его в сторону, вновь оглянулся, словно в кабинете мог прятаться посторонний, и тихо проговорил:

– Сергей, не хотел вас вмешивать… Вера Лапина пропала. Родители заявили в милицию, но боюсь…

Он не договорил, но Пустельга понял. Сердце резко забилось, на душе стало муторно. Он припомнил: Вера приходила к нему пять дней назад.

– Когда… Когда исчезла?

– Почти неделю тому… Думали, уехала к родственникам в Тулу, – нет…

– Фотография у вас с собой?

Ахилло достал из портфеля небольшой снимок. Да, это Вера, в ярком весеннем платье, улыбающаяся, с распущенными волосами, снятая на фоне какого-то пейзажа – вероятно, в парке.

Сергей положил фото на стол и прикрыл глаза. Он давно уже – с того первого дня в Столице – не пробовал применять свои «особые способности». Надо расслабиться, успокоиться… Пустельга открыл глаза и медленно поднес снимок к лицу…

Михаил ждал, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Наконец Пустельга положил фотографию обратно на стол:

– Никак не пойму… Либо она очень-очень далеко… Либо… Понимаете, Михаил, я только на миг поймал эхо – очень странное, какое-то тусклое…

Микаэль, уже успевший узнать у своего начальника все нюансы его метода, покачал головой:

– Значит… ее нет в живых?

~ Не знаю… – Сергею стало совсем не по себе. Бедная девушка! Она так сокрушалась, что роль Изольды отдали жене режиссера…

– Может, она очень больна… А может…

– Что? Сергей, поймите, это важно…

– Догадываюсь… Михаил, такое эхо бывает у тех, кто погиб совсем недавно – несколько часов назад…

В подъезде опять было темно. Впрочем, на самом верху горел свет, так что, вероятно, виною был не забастовавший распределительный щит, а загулявший дворник, вовремя не вкрутивший новые лампочки. Сергей подошел к двери и стал возиться с ключом. Он еще не привык открывать замок в темноте и никак не мог попасть в невидимую скважину. После третьей попытки ему это наконец удалось, Пустельга провернул ключ – и только тогда понял, что на темной площадке он не один.