Найт сразу же приготовился снова поприветствовать жизнь.

Выражение лица того, кто был оставлен на поживу полному одиночеству и вдруг увидел, впервые после этого, лицо друга, смотрящего на него, в высшей степени подвижно. Когда плывешь на лодке в открытое море, гребя к плавучему маяку или к маяку на островке посреди моря, не страшась при этом немедленной смерти, смотрители маяка тем временем переживают уныние от однообразия изоляции, а посему красноречивой признательности, написанной на их лицах при встрече с другим человеком, да слов благодарности за визит бывает достаточно, чтобы вызвать эмоции даже у самого поверхностного наблюдателя.

Взгляд Найта на Эльфриду снизу вверх был подобного рода, но эмоции в нем далеко выходили за рамки признательности в таких условиях, как эти. Линии его лица обозначились резче и стали бороздами, и каждая из них явно ее благодарила. Его губы шевельнулись, произнося: «Эльфрида», хотя эмоции не издали ни звука. Выражение его глаз – выше всех описаний, ибо эти глаза вместили в себя полный спектр красноречивых эмоций, от глубокой любви возлюбленного до признательности к собрату-человеку за свидетельство того, что о нем не забыли.

Эльфрида вернулась. Что она решила делать, он не знал. Возможно, ей будет подвластно лишь смотреть на то, как он умирает. Однако она вернулась и не покинула его совсем, и это уже было много.

Чрезвычайно ново было видеть Генри Найта, для которого Эльфрида оставалась всего лишь ребенком, который имел на нее столько влияния, сколько дерево имеет над гнездом птицы, который подчинил ее себе и заставил проливать горчайшие слезы, оплакивая свою собственную незначительность, и который теперь был ей столь благодарен, вновь увидя ее лицо. Она взглянула на него вниз, ее лицо блестело от дождя и слез. Он ей слабо улыбнулся.

«Как он спокоен! – подумала она. – Сколько в нем величия и благородства, раз ему удалось сохранить такое спокойствие!»

Она была готова умереть за него десять раз.

Эльфрида краем глаза отметила скользящие движения парохода, больше она не обращала на него внимания.

– Как долго вы еще можете продержаться? – слетело с ее бледных губ и принесло с порывом ветра к нему на откос.

– Четыре минуты, – ответил Найт более слабым голосом, чем ее собственный.

– А с твердой надеждой на спасение?

– Семь или восемь.

Теперь он заметил, что она держит в руках охапку белого льняного белья и что ее силуэт стал гораздо тоньше. Противоестественно-худой и гибкой была Эльфрида в тот момент, когда нагнулась к нему под легким дождем водяных капель, кои барабанили по ее бокам и груди и обдавали душем лицо. Когда промокаешь до нитки, выступы одежды становятся гораздо меньше, однако одежды Эльфриды так плотно облекали ее тело, словно то было оперение голубки.

Отреагировав на атаку со стороны дождя лишь тем, что она подняла руку да стряхнула с лица его капли, попавшие прямо в глаза, Эльфрида села и принялась торопливо разрывать лен на полосы. Она их привязала друг к дружке концами и после этого скрутила их вместе, как струны каната. За короткий промежуток времени она таким образом сплела идеальную веревку, что была шесть-семь ярдов длиной.

– Можете вы подождать, пока я привяжу ее? – спросила она, бросая на него вниз встревоженный взгляд.

– Да, если это будет не слишком долго. Неким образом надежда придала мне удивительные силы.

Эльфрида снова опустила глаза, порвала оставшуюся ткань на узкие фрагменты, похожие на ленточки, связала их один с другим, как прежде, но в уменьшенных размерах, и стала обвивать эту длинную ленту, кою она таким образом сделала, еще и еще вокруг льняной веревки, коя без этого укрепления растягивалась без нужды.

– Теперь, – сказал Найт, напряженно следия за всем процессом, и к этому времени он не только понял ее план, но и продумал в нем дальнейшие действия. – Я смогу продержаться еще три минуты. А вы используйте это время, проверяя на крепость узлы один за другим.

Эльфрида сразу же повиновалась, проверяя каждый узел по очереди, встав ногами на веревку и тяня за нее обеими руками. Один узел развязался.

– Ох, подумать только! Она бы порвалась, если б вы не сказали проверить, – вскричала Эльфрида со страхом.

Она заново связала между собой концы. Теперь каждый узел веревки был прочным.

– Когда вы опустите мне ее вниз, – сказал Найт, уже восстанавливая свои позиции руководящей силы, – возвращайтесь обратно к краю склона и через его край так далеко, как вам позволит веревка. Затем ложитесь вниз, вытянувшись, и держите рукою конец веревки изо всех сил.

Он сперва подумал о более безопасном плане своего спасения, но тот имел недостаток, могущий, возможно, поставить под угрозу ее жизнь.

– Я обмотаю веревку вокруг запястья, – закричала она, – и устроюсь прямо на краю склона, чтобы подать вам веревку на вытянутых руках.

Это и был тот план, о котором он думал, но который не предложил.

– Я подниму и опущу веревку три раза, когда окажусь за краем склона, – продолжала она. – Чтобы дать знать, что я готова. Ох, будьте осторожны, будьте в высшей степени осторожны, молю вас!

Эльфрида опустила ему веревку, посмотрела, какая длина у той должна быть, чтобы хватило до края скалы, вернулась назад на пустырь и пропала из виду, как она проделывала это раньше.

Веревка моталась по плечам Найта. Через несколько мгновений она дернулась три раза.

Он подождал одну-две секунды, затем схватился за нее.

Уклон этой верхней части обрыва имел длину всего несколько футов. Бесполезный для альпиниста с голыми руками, теперь он был бесценен. Не больше половины его веса приходилось полностью на льняную веревку. Полдюжины вытягиваний рук, кои чередовались с полудюжиной обхватываний веревки ногами, и он добрался до уровня почвы.

Он был спасен, и благодаря Эльфриде.

Найт дышал полной грудью, наполняя воздухом свои стесненные легкие, как человек, который только что пробудился ото сна и одним прыжком перемахнул через край скалы на пустырь.

При виде него Эльфрида вскочила на ноги с криком радости, что почти сорвался на визг. Глаза Найта встретились с ее глазами, и за те краткие полмгновения высшее красноречие взглядов поведало каждому из них о чувстве, что долго скрывалось в глубине их сердец. Повинуясь порыву, которому никто из них не мог противостоять, они побежали навстречу друг другу и бросились в объятия.

Обнимаясь с ним, Эльфрида невольно стрельнула глазами в сторону парохода «Буревестник». Тот обогнул мыс и скрылся с ее глаз.

Непреодолимый порыв ликования оттого, что она спасла мужчину, которого боготворила, от одной из самых ужасных смертей, потряс впечатлительную девушку до глубины души. Это ликование слилось воедино с вызывающим пренебрежением к долгу перед Стефаном и полнейшим безрассудством в отношении ее клятвы верности. Каждый мускул ее воли был сейчас в полном повиновении ее любви к Найту, воля, как руководящая сила, покинула ее. Желанье оставаться такой пассивной, какой она была сейчас, в его объятиях, стало созревшим плодом, итогом, который блистательно увенчал все годы ее жизни. Возможно, Найт был ей только благодарен и ничуть не любил ее. Не имело значения: она бесконечно больше желала быть даже рабыней того, кто ее превосходил, чем королевой для того, кто стоял ниже нее.