Как ножом…

Поднимает Вран другую руку, вскользь такие же полосы кровавые, плёнкой полупрозрачной заживляющей стянутые, замечает, к скуле её подносит — и отдёргивает тут же.

М-да.

Что ж, глазами Вран прекрасно видит, ушами прекрасно храп Сивера слышит — не так уж всё и плохо. Руки двигаются, ноги — тоже, а главное — грудью дышится.

Осталось последнее проверить.

— Сивер, — хрипло Вран выдыхает.

И язык ему повинуется, и уста, хоть и подёргивает щёку с губой верхней. Проводит по губе Вран языком и кривится тотчас: ещё хуже на вкус дерьмо это знахарское, а кончик языка его мгновенно выемку на губе какую-то находит. И досюда Чомор добрался.

Не может Вран сказать, что в дикий ужас это его приводит. Вообще ни в какой не приводит, по правде говоря. И до этого он красавцем не был, так чего теперь горевать? Способен он лицом своим управлять, не перекосило его навеки в ужимке, для глаз отвратительной. Многие ли малой кровью такой от Чомора уходили, многим ли вообще живыми от гнева его уйти удавалось? И в этом Врану повезло.

Только вот куда пояс его…

— Сивер, — повторяет Вран, горло прочистив.

Ответа не следует.

Выдыхает Вран сквозь зубы стиснутые, кое-как дальше поднимается. Совсем рядом Сивер на спине растянулся, руку протяни — и в плечо его толкнуть сможешь.

Так Вран и делает.

— Сивер! — в третий раз он шёпотом громким говорит.

И сам не знает, зачем шепчет — просто как-то… неуверенно он себя здесь чувствует. Чтобы уверенным быть, нужно понимать хотя бы, где находишься — а такой роскоши у Врана сейчас нет.

— Для неглубоких, — невнятно Сивер ему отвечает.

Ну спасибо.

— Что — «для неглубоких»? Сивер. Сивер! Где пояс мой?

— А для глубоких… — глубокомысленно Сивер говорит.

— Куда Радей пояс мой дел? — упрямо Вран повторяет, сильнее Сивера в плечо толкая — так, что дёргается у Сивера голова.

— Радей, отвали, — вдруг раздражённо Сивер отвечает. — Затрахал ты меня уже, хрен лысый. Хоть в сон мой не лезь!

И от Врана в сторону откатывается — чуть ли не под стол.

Хмыкает Вран весело. Вот это заявление.

— Не Радей я, — говорит он, на ноги поднимаясь, чтобы к Сиверу обратно приблизиться — держат его ноги, хоть и неохотно, хоть и пошатывается он взад-вперёд. — Вран это. Слышишь ты меня, дурак сонный? Оставлю я тебя в покое, как только про пояс мой скажешь. Сам-то в поясе лежишь, не стыдно тебе, а? Мне без пояса никак нельзя, иначе…

Иначе побольше, чем Радей, у тебя неприятности возникнуть могут. А ну как Чомор по душу… души врановы сюда заявится, почуяв только, что защита какая-никакая с Врана спала? Не рад никто будет, думает Вран, хозяину леса огромному. Превратит он Врана мгновенно ступнёй своей в лепёшку сплющенную, да лютов с собой заберёт — случайно, не по злому умыслу, под руку горячую они попадут.

— …в общем, просто про пояс мне подскажи, — заканчивает Вран.

— Да-да, — бормочет Сивер. — Поясница коли болит — это, значит… Это определённо что-то значит…

Хорош знахарь.

— Сивер, — уже ногой его Вран толкает. — Сивер, мать лесную, хватит спать! Радей к тебе пришёл, слышал он, какие гадости ты о нём во сне болтал — отвечать тебе перед Радеем теперь, так что быстро глаза открывай!

— Да уж, Вран с Белых болот, — внезапно сверху говорят. — Не думала я, что так многому ты у Моры научился. Знакомые приёмы.

И закрывает луну из оконца лицо Баи улыбающееся.

И всё же покривил Вран душой немного: сжимает что-то его грудь, а потом отпускает, когда не видит он в глазах Баи ни страха, ни отвращения.

— Да никакими приёмами его не расшевелишь, красавица, — фыркает Вран. — А что вообще… А где я, Бая?

— Ну как — где? — ведёт Бая плечом, едва в прорези оконном видным. — В доме ты знахарском, разве не догадался ещё? Так, погоди-ка…

Исчезает лицо её из проёма оконного — да что уж, из дыры, в земле проделанной, — и лезут вдруг в проём этот сапоги её.

— А дверь?.. — недоумевающе Вран спрашивает, хотя другое он бы переспросить хотел:

«В доме»?..

Это люты «домом» называют?..

Ладно, может, не понял Вран чего-то…

— Запер Радей дверь, — пыхтит Бая, с трудом бёдрами в оконце протискиваясь. — Или Сиверу её запереть наказал… Нож мне нужен, чтобы открыть её.

— Да, — вспоминает Вран. — И мне тоже нужен. Бая, а где…

— Где, где — в звезде, — ворчит Сивер, на другой бок переворачиваясь.

— Как же повезло мне, что давно уже я с ним место спальное не делю, — доносится голос Баи всё ещё снаружи — и опираются сапоги её вслепую на одну из полок.

Ненадёжно как-то это выглядит.

— Бая, — предостерегающе Вран говорит.

— Да здесь нож твой наверняка, — отмахивается от него Бая. — Вран, успокойся! Найдём мы его, обещаю.

— Да я не нож в виду…

Ну да — этого и следовало ожидать.

Срывается нога Баи с доски, с громким проклятием Бая вниз падает, как в прорубь в окно проваливаясь — и сам Вран не понимает, как на руках она у него оказывается.

Сработало, видимо, чутьё волчье на опережение сообразительности человеческой.

Выдыхает Бая в лицо ему, рукой взмахивает, как-то без трепета особого «Вран!» восклицает, — а потом Вран под тяжестью силы, с которой она в объятия его влетела, на мягкое что-то рушится.

На Сивера, кажется.

— АЙ!

Нет, не кажется.

— Что за… ФУ!!! Вы что, посношаться на мне решили?!

Снова разбегается всё у Врана от падения этого перед глазами — но, судя по воплю Сивера, перед его взором нечто куда более неприятное предстало, чем потолок земляной. Зло Врана в поясницу толкают, от себя отшвыривая — и обжигает кожу Врана прикосновение это резкое, и, похоже, спине его тоже нехило от Чомора досталось — но забывает Вран о грубости Сивера в тот же миг.

Потому что всё ещё в руках стан Баи он сжимает — и потому что прямо на Баю Сивер его сталкивает, нос к носу, грудь к груди, глаза к глазам.

— Вы что, с ума сошли? Бая, какого водяного… Эй, ну нет, слезай с неё, бревно ты покоцанное! Только этого мне не хватало! Слезай, я тебе говорю!

Глаза к глазам. Когда Вран в последний раз глаза эти так близко видел? Кажется, когда Солн ещё жив был, когда снег ещё последний не растаял — а как будто и не переставал никогда в них глядеть. Щурятся чуть глаза эти раскосые,