Обрывает себя Сивер, взгляд многозначительный Врана поймав.

— Никого я не будила, — выдыхает Бая, успокоившись немного. — Не спал он, Сивер, когда я пришла. Всё пояс у тебя вытребовать пытался, да не отвечал ты ему сквозь сон.

— Я устал, — зачем-то Сивер объясняет.

— Притомился, — сочувственно Вран кивает. — Столько полезной работы сделал — и впрямь, как же тут бодрствующим остаться? Смотрел на Радея, на меня смотрел, и… моргал?.. А ещё дышал, конечно. Насыщенная ночь у тебя была, Сивер, после такой и прикорнуть не стыдно.

И снова губы Баи дрожать начинают, и ещё мрачнее Сивер становится.

— Да отвяжешься ты от меня или нет? — раздражённо он у Врана спрашивает. — Что тебе нужно? Пояс? И куда ты цеплять его собрался — на раны свежие? А нож тебе зачем — в волка здесь хочешь обернуться? Что-то срать я хотел, как ты волком выглядишь, не любопытно мне совсем. Ложись и спи дальше. А ты, Бая… к матери иди.

— Ну как будто сам глава рода, — прищёлкивает языком Вран. — Такой решительный…

— Ладно, — прерывает Бая Врана. — Хватит над братом моим зубоскалить — молод он ещё.

— Да я всего на два года тебя…

— Ложись и сам спи, — и его Бая перебивает. — Верну я недужного твоего, прежде чем ты проснёшься и Радей вернётся, не волнуйся. Вран, ты ведь готов пройтись немного?

— «Пройтись»? — вздёргивает брови Сивер. — Это куда он «проходиться» должен? Нет, отдыхать ему Радей наказал, поэтому отдыхать он и… Эй! Ты что делаешь?! Отдай!

— Не думаю я, что отдых у него под храп твой складывается, — отвечает Бая, так быстро и ловко из штанов Сивера нож его вытащившая, что Сивер и опомниться не успевает. — А я показать ему кое-что хочу. Чтобы со мной он в первый раз это увидел.

— Бая, отдай!

Уворачивается Бая от Сивера, к двери деревянной отпрыгивает — и вновь в сторону от Сивера уходит, всё пытающегося нож из её пальцев выхватить.

— Отдай, не смешно это! Радей меня убьёт, если…

— Радей и зайца старого не убьёт, — отвечает Бая, в дверь нож всаживая и вокруг оси его проворачивая. — Не то что племянника своего. Расслабься, братишка. Мы быстро.

— Да хоть быстро, хоть медленно — не пущ…

Дёргает Бая нож на себя — и дверь вместе с ним открывается.

Моргает Вран удивлённо. Не видел он в жизни своей приспособлений таких чудных. Волшба это какая лютья, что ли?

— Пустишь, — говорит Бая Сиверу, к себе Врана пальцем подманивая. — Потому что я тебя прошу — не как ученика знахарского, а как брата моего. Может ли мне брат мой хоть немного подсобить?

— Если помрёт он от подсоблений моих…

— От чего же он помрёт — от воздуха свежего? Вран, идём.

Хочет Бая Врана за руку схватить, видит он это по её глазам — но останавливает её что-то. Опускает Вран взгляд на руки свои — да, ещё одна прорезь широкая наискосок по ладони его тянется.

— Ты молодец, Сивер, — напоследок Вран Сиверу говорит, обходя его — и плещется смирение тоскливое в глазах Сивера, и понимает он явно, что с Баей спорить бесполезно. — Спасибо, что о здоровье моём так заботишься — ещё бы дрых поменьше, и цены бы тебе не было. Но это, может, с возрастом придёт. Дети малые всегда спят много, уж я-то знаю.

— Вран, — сурово Бая говорит.

Но всю суровость эту насмешка в глазах её на нет сводит.

— Да-да, — тухло Сивер отвечает. — Валите уже. Сама будешь с Радеем разбираться, Бая.

— Буду, буду, — отвечает Бая, нож обратно в его руки бросая. — Вран, только потише.

Открываются за дверью ступени… намёк на ступени, земля обычная, подъёмами выбитая. Высока землица, едва над ней трава первая виднеется с кусочком неба далёкого — неужто и впрямь в погребе Радей поселился? Занятный выбор, конечно. Впрочем, возможно, для мазей его погреб больше подходит…

Поднимается Бая по ступенькам быстро, следует за ней Вран — и не видно ему ничего почти, кроме рубахи её белой, и начинает грудь его нетерпением жечь: ну что же там, что, как выглядит дом лютов дивный, самой природой им подаренный?

Может, из настоящих деревьев терема их вырезаны, крышей лиственной над головой сплетаясь, стволами узловатыми в стены соединяясь?

Может, превращаются сучки на коре тёмной в узоры расписные, как на вышиванке яркой Сивера?

Может, каждый угол каменьями белыми отделан, как те, что нож Баи украшают? Может, при луне полной как звёзды эти камни сиять начинают, во второе небо звёздное на потолке превращаясь?

Может…

— Так, за мной, — едва слышно Бая шепчет, мигом в сторону сворачивая. — За мной, за мной, вот так, сейчас… Отлично! Здесь точно не разглядят.

Оглядывается Вран по сторонам озадаченно.

Встречается взглядом с глазами оленя мёртвого, шкурой снятой на верёвке какой-то от одного дерева к другому протянутого, — за эту шкуру Бая и проскользнула, от взглядов неких скрываясь.

А больше ничего Вран и не видит.

То есть… вообще ничего. Ни теремов, ни каменьев. Ни узоров, ни неба второго звёздного. Из землянки они какой-то выскочили, больше на кочку большую болотную похожей, чем на дом хоть сколько-то приличный — и разбросаны вокруг такие же кочки мшистые, либо настоящие, либо продолговатые, чуть выше над землёй выдающиеся, обитаемые, видимо. Дюжина таких кочек больших по болоту рассеяна, прямо по трясине тёмной, прямо посреди озёрец топких, на островках почвы умостившись. Стоит Вран сейчас на таком островке — и вполне мог бы в воду тягучую по колено провалиться, если бы не поднаторел уже в передвижении по местности этой непростой.

Выглядывает Вран из-за шкуры осторожно: может, не разглядел он чего-то, может, там, в другой стороне покои лютов славные?

Ну, что-то необычное он точно замечает.

Но славное ли…

Помнит Вран, что видел он на месте прежнем круг каменный загадочный, — и тут вдали круг похожий вырисовывается, но совсем не такой впечатляющий, как раньше. Или вообразил Вран себе с перепугу всю красоту его тогдашнюю? Свалены в круг крупный камни пологие, скинуты брёвна длинные, а где-то и вовсе ни камней, ни брёвен нет, только шкуры на земле лежат. Стоят в середине круга Лесьяра с Радеем, спиной к Врану с Баей — и все камни, брёвна и шкуры тенями человеческими заняты, большими и маленькими. Собрание у них, видимо.

Посреди болота, на земле почти голой.

Однако.

И, конечно, красиво свет лунный на Лесьяру падает, волосы её сиянием серебристым окрашивая, — но не та это красота, на которую Вран рассчитывал. Ни в