– Да что за чушь, в самом деле, – сердито пробормотал ЮрийПетрович, – какой-то обгоревший труп в какой-то чужой квартире. При чем здесьмой сын? Мы ведь говорили по телефону всего дне недели назад. У него былусталый голос. Он сказал, что, вероятно, скоро пойдет в посольство оформлятьвизу и наконец прилетит к нам вместе с Машенькой. Мы полгода не видели сына ивнучку. При чем здесь какой-то труп в чужой квартире?

Юрий Петрович бросил под язык шарик нитроглицерина, уселся вкресло-качалку, прикрыл глаза. Нельзя пускать в себя этот ужас. Пока ничего неизвестно. Во-первых, должны позвонить из каких-то официальных инстанций. Изпрокуратуры, из МВД. Во-вторых, сам Никита должен позвонить послезавтра исказать, на какое число он заказал билеты. Две недели назад была такаядоговоренность.

– Юра, что случилось? Почему ты не спишь? Почему сидишь втемноте?

Ольга Всеволодовна стояла в дверном проеме, прислонившись ккосяку. Длинные седые волосы рассыпались по полным плечам. Он не видел втемноте ее лица, только силуэт, но по голосу понял: она почувствовала что-то.

– Кажется, был телефонный звонок? Или мне приснилось? – Онавключила торшер, села на кушетку напротив Юрия Петровича. – Это из Москвызвонили? С кем ты разговаривал?

– Понимаешь, Оленька, – произнес он мягким шепотом, встал скресла и пересел к ней на кушетку, – тут такая дурацкая история… Ты только неволнуйся. Я не хотел тебя будить. Уверен, это чушь, недоразумение.

– Юра, не тяни, не надо никаких предисловий. Ты же знаешь, яот этого только еще больше волнуюсь.

Юрий Петрович поморщился от приторной нитроглицериновойгоречи и быстро произнес:

– Только что звонила Галина. Она сказала, что нашли обгоревшийтруп, в какой-то чужой квартире, то есть не в чужой, а у Зины Резниковой.Помнишь эту Девочку, художницу? И будто бы это наш Никита. Полная чушь, – оннервно усмехнулся, – Галя всегда была истеричкой и паникершей. По-моему, ее ужепора лечить.

– Зину Резникову я отлично помню, – спокойно ответила ОльгаВсеволодовна, – но при чем здесь Зина и ее квартира? Никита должен вылететь кнам первого июня, вместе с Машенькой. У девочки кончаются занятия в школе, иони сразу вылетают. Какой труп? При чем здесь труп? – Она сняла телефоннуютрубку, набрала московский код, потом их домашний номер. Юрий Петрович вместе сней молча слушал протяжные гудки.

– Нет дома, – сообщила Ольга Всеволодовна и нажала на рычаг,– ну конечно, в Москве сейчас одиннадцать утра. Он уже ушел. Юра, где у тебязаписан телефон Галины?

Юрий Петрович прошел в свой кабинет и вернулся с толстойтелефонной книжкой.

В квартире бывшей Никитиной жены трубку взяли через минуту.

– Машенька! – закричала Ольга Всеволодовна. – Где мама? Онанам только что звонила.

– Ее нет. Она звонила не из дома, – у девочки был странный,глухой голос, без всякой интонации.

– Деточка, почему ты не в школе? Ты не заболела?

– Бабушка, ты уже знаешь? Мама тебе рассказала?

– Что именно, Машенька? Что вы с папой прилетаете первогоиюня? Конечно, знаю…

– Почему? Ну почему я? Не могу…

– Что ты говоришь, деточка?

– Я не могу тебе это сказать, бабушка, я не могу, пустькто-нибудь другой… – забормотала девочка, словно у нее начался лихорадочныйбред.

Юрий Петрович сел рядом с женой, и ему было слышно каждоеслово. Он взял трубку из рук Ольги Всеволодовны.

– Машенька, здравствуй, послушай меня. Это не правда – пропапу.

– Дед, вы что, уже знаете? – она немного успокоилась. Этоуже был живой разумный голосок, а не паническое бормотание.

– Ты сейчас одна? Что ты делаешь?

– Ничего. Я ничего не могу делать. Вы с бабушкой скороприлетите в Москву?

– Да, Машенька. Очень скоро. Мы прилетим и выясним, что тамслучилось на самом деле.

– Все говорят, это был папа. Мама рыдает по нему, как попокойнику. А я не верю. Я не видела его мертвым, и никогда не поверю.

– Ну и правильно, Машенька. Конечно, это ошибка, и скоро всеразъяснится.

– Дед, поговори со мной еще капельку. Ты честное словодумаешь, это ошибка?

– Честное слово.

– Я сказала маме, а она вопит: его убили, его убили!

– Полный бред. Кто убил? За что?

– Мама говорит – это она во всем виновата. Понимаешь, онавляпалась в какую-то историю, написала расписку, будто взяла большую суммуденег, ее за это должны были устроить на работу. А потом оказалось, что этобыли бандиты. Они стали требовать деньги, угрожали. Но мама-то на самом деленикаких денег не брала, только расписку дала. По телефону звонили, один раздаже пришли домой. Машина стояла у школы, они говорили, что, если мама пойдет вмилицию, они меня изнасилуют и убьют у нее на глазах.

– О Господи, Машенька, тебе все это мама рассказывала? Илиэти люди сами так при тебе говорили? Откуда ты знаешь?..

– Подожди, дед, не перебивай. Мама, конечно, мне нерассказывала. И эти люди мне ничего не говорили. Они только ехали оченьмедленно вдоль тротуара, когда я шла из школы. Совсем близко. И смотрели наменя из окошка.

– Может, это была случайность? Откуда ты знаешь что они таксерьезно угрожали?

– Я подслушивала, когда мама с папой разговаривали на кухне.Она пришла к папе и попросила помочь. Но это такая огромная сумма… Я не знаюсколько, но это больше, чем папин гонорар за последнюю книгу. Раза в четыребольше. А частями они не согласны. Только все сразу. Даже если бы мама продалаквартиру и папа отдал бы весь свой гонорар, все равно не хватило бы. В общем,папа ничего не обещал, а потом, через несколько дней, вроде бы достал деньги.Сразу всю сумму. И они от нас отстали. А теперь такое…

– Когда это было, Машенька?

– Давно. В конце февраля. Дед, ты только никому нерассказывай. Мама ужасно боится. Я, наверное, зря все это говорю по телефону…

Юрий Петрович, замерев, слушал внучку, и не заметил, чтоОльга Всеволодовна глядит на него совершенно стеклянными глазами и сидитнеподвижно, как изваяние, аккуратно сложив руки на коленях.

– Оля, – сказал он, закончив разговор с внучкой и положивтрубку, – мы завтра вылетаем в Москву. Нет. Уже сегодня. Оля, ты слышишь меня?

Он прикоснулся к ее плечу, провел ладонью по щеке. Онапродолжала глядеть в одну точку стеклянными глазами.