– Благослови вас Господь, святые отцы.

Они ответили в один голос:

– Во имя Господа. И вас тоже, сэр Ричард.

А отец Гэбриэль добавил с предельным смирением, из-под которого яд не капает даже, а течет широкой струйкой:

– И пусть Господь судит вас строго, но милостиво, ибо все мы грешны, но некоторые нуждаются в очень большом милосердии…

Я ответил с тем же смирением:

– Не нам, грешным и не понимающим пути Господа, судить, кто нуждается в его милосердии больше, а кто меньше.

Кардинал обронил словно невзначай:

– Вы полагаете, мы так и не поймем?

Я развел руками:

– Ваше высокопреосвященство! С каждым днем мы приближаемся к пониманию Господа и когда-нибудь приблизимся к нему достаточно, чтобы уразуметь его громадный замысел… Церковь у нас давно не та, что была у апостолов.

Отец Гэбриэль вскинулся, быстро развернулся к кардиналу:

– Какие еще доказательства, что он еретик?

Отец Раймон бросил на меня взгляд, полный укоризны, а кардинал сдержанно, но со злорадством на лице усмехнулся, словно я сам себе только что вырыл могилу.

– Но, – продолжал я, – меняясь, Церковь остается на твердой платформе заповедей Ноя, Моисея и Христа, в то же время трудами Отцов Церкви Тертуллиана, Августина, Антония, Иеронима, Дамаскина… добавляет новые!

Отец Гэбриэль перебил:

– Вы ставите последних в один ряд с Ноем, Моисеем и Христом?

Я помотал головой:

– Самые прекрасные основы останутся лишь красивыми словами, если не будет надстройки. Первая же заповедь «не убий» не сработает абсолютно, потому что убивать в нашей жизни приходится. Но трудами богословов объясняется, что убивать нужно только в самом крайнем случае, и перечисляются эти случаи. А просто «не убий», как и «не укради»…

Он хищно нацелился в меня отточенным гусиным пером. Глаза радостно заблестели:

– Вы дерзновенно подвергаете сомнению эту заповедь?

– Если вступит в противоречие с главной заповедью, – ответил я, – то да, подвергаю.

Он хлопнул ладонями по столу и посмотрел на других гордо и победно. Кардинал не сводил с меня обрекающего взора, отец Раймон завозился на лавке.

– Это как же? – спросил он испуганно и беспомощно. – Заповеди даны Господом крайне гармоничные и точные. Они совсем никак не отрицают одна другую…

– Иногда противоречат, – возразил я.

– Например?

– Например… ну, человек умирает от голода, а единственный способ сохранить жизнь – украсть кусок хлеба. И тогда это ему дозволено самим Господом, ибо жизнь человека бесценна, а тот, кто соблюдет заповедь в том виде, в каком ее понимает отец Гэбриэль, будет приравнен к самоубийце, который недостоин быть похороненным на кладбище и которого закапывают по ту сторону ограды!

Отец Гэбриэль окрысился, лицо пошло бурыми пятнами, а в злобных глазенках я видел только жгучую ненависть.

Кардинал хмурился, вяло жевал ссохшимися старческими губами, складки на шее колыхаются, как тяжелые шторы, собранные по обе стороны сцены, где двигается такой же ссохшийся кадык.

– Значит, – произнес он медленно, – вы оправдываете воровство? Вы против второй заповеди?

Я стиснул челюсти, кровь стучит в виски, требуя вскочить, наорать и разметать их в клочья. Ватикан далеко, а я здесь полновластный хозяин всех и всего…

– Ваше преосвященство, – ответил я как можно более ровным и крайне смиренным голосом, – я привел пример нужности постоянной и неослабевающей работы Церкви над совершенствованием нравственных законов. Юридические законы не возникают сами по себе, они базируются на нравственных. И пусть первые будут как можно ближе к идеалу и… к жизни тоже.

– Вы не ответили, – напомнил он сухо.

– Ответил, – возразил я. – Трудами Отцов Церкви разъяснено, что человек вправе украсть кусок хлеба… но лишь в случае, если не мог заработать. Если у него в доме не осталось ни зерна, ни муки, а никто из родни, знакомых или даже случайных прохожих на улице не откликнулся на его просьбу о спасении. Только в этом случае имеет моральное право украсть… в любом другом – он преступник, которого надлежит наказывать строго и сурово.

Он надолго задумался, опустив голову. Затем поднял голову и бросил на меня острый взгляд:

– Что-то не припомню такого толкования в трудах Отцов Церкви… впрочем, я мог что-то забыть или пропустить. Но у меня к вам еще вопрос…

– Я весь внимание, ваше высокопреосвященство.

Он вперил в меня обрекающий взгляд:

– Апостольские заветы для вас не указ, как я чувствую?

Я смиренно склонил голову:

– Мне неловко вам такое напоминать, ваше высокопреосвященство, но… у Христа не было апостолов. Это мы потом назвали тех малограмотных и необразованных рыбаков и прочих его слушателей – апостолами. Христос вообще не создавал Церковь. А если вспомнить, то все слова Христа остались только в пересказах его учеников. Это значит, что между словами Христа и постановлениями Церкви могут быть противоречия…

Отец Гэбриэль нахмурился, сказал резко:

– Таких противоречий нет!

– Да-да, – сказал я, – конечно, нет. А те противоречия, на которые указывают еретики, конечно же, ложны.

Кардинал спросил отрывисто:

– Но если бы вы обнаружили подобные противоречия, которых на самом деле нет, как бы вы отнеслись к ним?

Они все трое молчали и смотрели на меня, как три гончих, загнавших зайца в угол.

Я заговорил медленно и осторожно, чувствуя, что иду над пропастью по лезвию ножа:

– Естественно, я бы счел истиной то, что говорится в последних декретах Церкви… вне зависимости от того, что говорили апостолы и даже… Христос.

Ледяным холодом пахнуло в помещении, я ощутил, что переборщил. Отец Габриэль спросил холодным голосом:

– Это как вас понимать?

– Апостолы тоже были люди, – ответил я поспешно. – Вон Петр, ставший первым главой Церкви, за одну только ночь трижды отрекся от Христа, проявив позорнейшее малодушие!.. А Фома неверующий? А другие?.. Они могли ошибаться в деталях, могли даже не совсем верно записать какие-то слова Христа… Но Церковь строили уже мудрые и в высшей степени образованные люди. Тертуллиан – лучший юрист Римской империи, блестяще образован, да и все Отцы Церкви – это не туповатые, хоть и честные Петр и Андрей, или малограмотные… ну, почти все остальные… Потому я больше верю толкованиям современных богословов, которые учитывают и современные реалии…

Отец Раймон смотрел на меня с ужасом и украдкой подавал знаки, чтобы умолк, не спорил, смирился, иначе меня тут же сожрут вместе с костями, даже сапоги со шпорами проглотят и не заметят.