Эменике выпадает из задумчивости:

– Погоди! – он тянется к двери и захлопывает ее. – Послушай, Озомена. Ты должна съесть леопарда, понимаешь? От тебя зависит жизнь множества людей.

– Нет, папа, я ничего не должна. Мама сказала…

– Твоя мама ничего не понимает! Если ты отвергнешь леопарда, не будет тебе покоя ни в этой жизни, ни в следующей.

– Оруке Нвосу сказал, у меня есть право выбора.

– Право выбора? Да что он понимает! Ты должна найти свою узду и выполнить что до́лжно. Ты уже не ребенок.

– Нет, я ребенок, – отвечает Озомена, скрипя зубами. Плотно сжав челюсть, она чувствует, как у нее щиплет глаза под отцовским взглядом, но не сдается.

– Ладно, – наконец говорит он. – Но ты еще и леопард и не можешь позволить себе роскошь вести себя как ребенок. – Эменике тяжело дышит, в уголках его рта собралась слюна. Он нервно надевает солнечные очки, потом снова снимает, белки его глаз светятся твердой убежденностью. – Думаешь, у твоего дяди был выбор? Он выполнил свой долг, расплатившись за это собственной жизнью. Когда ты леопард, то должен бороться, так что приди в себя, Озомена. Найди мне Одиого, где бы он ни находился, ты же способна путешествовать по всем мирам! Одиого сможет помочь тебе…

В голове Озомены концентрируется крик, грозясь разорвать барабанные перепонки:

– Тебе хоть кто-то в жизни еще нужен кроме собственного брата?

С Приской Озомена не посмела бы так говорить, но Эменике всегда поощрял ее стремление самовыражаться. Правда, сейчас Озомена разочарована: кем бы ни вырастил ее Эменике, сам он – обычный человек, не леопард. И его собственные желания меркнут по сравнению с громадой ее проклятого дара и непомерной ответственностью. От разочарования сводит живот. Да, многие эмоции Озомена испытывает именно животом, и сейчас это горечь разочарования. Отец хоть и учил ее самостоятельности, она все равно старалась быть послушной дочерью, и все правдивые слова, что копятся в ней сейчас, словно внутреннее кровотечение.

«Неужели тебе плевать на меня, на всех нас? Ты хоть знаешь, что говорят про нас люди? И что они думают про маму? И вот ты здесь и хочешь, чтобы я отыскала дядю Одиого. Как будто это единственный близкий для тебя человек, папа! Или, может, ты считаешь, что я недостойна быть леопардом? Ты еще увидишь – я всем докажу».

А вслух она говорит:

– Пап, дядя Одиого не вернется. – Теперь и у нее во рту собралась слюна, из пищевода в горло поднимается горечь. Теперь и она начинает вскипать. – Но даже если б я и нашла его, то не привела бы обратно. Потому что человеку суждено умереть лишь один раз, а после этого он…

Эменике хватает ее за руку:

– И что? Что после этого? – Он говорит на одном дыхании, и выходит что-то вроде «ичточтопослеэтого». – Ты же своими глазами видела, что существуют другие миры, но ты сидишь и пытаешься втолковывать мне библейские истины. Ты же знаешь, что к Богу существует не один-единственный путь и что жизнь бывает не единожды! До чего ж ты упряма, Приска! Это как кормить детей одним только гарри и уверять, что другой пищи не существует. У тебя все слишком однозначно. А как же бобы? Рис? Бананы? Что ты думаешь о бананах, Приска?

У Озомены буквально вскипают мозги, к горлу подкатывает тошнота. Она выдергивает руку и кричит:

– Я Озомена! – Она яростно шипит, в уголках ее рта собралась слюна. – И если моя узда подобна тебе, то уж лучше б мне ее никогда не найти!

Она распахивает дверь и выскакивает из машины, не обращая внимания на крики отца. Она бежит, не останавливаясь, мимо припаркованных машин с удивленными родителями, мимо ничего не понимающих одноклассниц. Уже слышатся шепотки, поползли слухи, а Озомена бежит все равно куда, бежит, спотыкаясь о спавшую с глаз пелену.

Вот Приске и Мбу легче, они просто стали как один человек, а Озомена осталась без поддержки. Что ей эти равнодушные письма из дома с одними и теми же дежурными фразами. Как же она ждала возвращения Эменике, вот же дура! От него не больше толку, чем от мамы с сестрой. Они ничем ей не помогут, как Озомена не смогла помочь пропавшим девочкам. А значит, ей нужно стать сильнее и тверже. Она сделает то, что ей предназначено. Бесполезно надеяться, что кто-то подскажет, как следует поступать.

В ее стране все было от слова «чересчур». Чересчур жарко, чересчур много солнца и всего прочего. Озомена забегает в высокие заросли травы, о которую ничего не стоит пораниться. Даже не чувствуя жжение на коже, она опускается на землю, прижимается к ней, глотая подступившие слезы. Нет, плакать нельзя, нужно хорошенько все обдумать. И между прочим, никакая она не данди. На свете существует много типов знаний: дядя, например, выбрал именно ее. Не Мбу, а ее. Должно быть, Озомена обладает какими-то особенными для этого качествами.

Озомена лежит не шевелясь, и наглые насекомые быстро облепляют ее. Но девочка не реагирует, пытаясь разложить все по полочкам. Потеряв всякий страх, несколько крошечных назойливых зеленых жучков ползают по руке. Девочка начинает выдирать из земли пучки травы, поднимая столбы пыли. Белые корни похожи на маленьких червяков. Озомена хватает все новые и новые пучки, выдирая их, раня ладони, отчего в ней поднимается новая волна ярости. Озомена вскакивает на ноги, а затем, тяжело дыша, ложится на вычищенный пятачок земли. Вдруг напомнил о себе мочевой пузырь, и Озомена заходит поглубже в заросли и присаживается, чтобы пописать.

И тут кто-то хватает ее за лодыжку, Озомена дергается от неожиданности. Кто-то бежит сквозь траву: девочка в прыжке догоняет бегущего, пригвоздив его к земле лицом вниз.

– Ты что тут подглядываешь? Любишь подглядывать? Эй, народ, сюда! Тут деревенский, я поймала деревенского!

Костяшками пальцев она бьет мальчика по голове, и тот, взвыв от боли, брыкается, стараясь вырваться. Но Озомена крепко держит его, прижав к земле его руки, все ее мышцы напряжены. Озомена чувствует неприятный запах, исходящий от мальчика, рот ее наполняется слюной, и она с силой хватается зубами за его ухо и начинает выкручивать его.

Мальчику чудом удается перевернуться на спину, и Озомена узнает его глаза. Она видела несколько недель назад, как эти глаза наблюдали за ней из травы. Тот же умоляющий взгляд. Озомена, на этот раз уже безо всякого зла, легонько щелкает мальчика по носу. Тот лежит зареванный и даже не старается дать сдачи. Озомена убирает руки, освобождая мальчика.

– Ом-ом-ги, – слабо бормочет он.

Мальчик оказался безъязыким. Озомена слезает с него, пытаясь понять, о чем же он умоляет ее. Мальчик уже может сесть или спокойно убежать, но он просто лежит не