Но даже в этом утопающем, отчаянном мире, где власть берет верх над любовью, где людям режут глотки и где безумствуют Волки, я все равно хочу жить.

А значит, меня не должны поймать. Я не проиграю.

Меня окружают суровые лица.

Голубые, как лед, глаза Лонана смотрят холодно, строго.

От Касса исходит напряжение – как пар от раскаленного летним солнцем асфальта.

Даже невозмутимый Феникс закован в броню мрачной решимости, спрятав привычную беззаботность глубоко внутри, чтобы враги не разглядели сквозь трещины его слабые места. Пеллегрин остается прежним – однако это вовсе не означает, что выглядит он не устрашающе.

Яхта замирает у края длинного пирса. От человека, который изменит будущее, нас отделяет около сотни видавших виды деревянных перекладин.

Узнать Зорнова легко, хотя в пропагандистских материалах его явно делали выше и холенее. Выглядит он счастливым – а почему бы и нет? Он – король, живет в замке и принимает очередных простолюдинов, которые продлят его чудесную жизнь. Образ нарушает лишь тончайший порез на щеке. Представляю, как кто-то из многочисленных слуг Зорнова проводит опасной бритвой – самую малость затупившейся – с чуть бо́льшим нажимом, чем следует. Вроде как надо напомнить хозяину, что он по-прежнему смертен… и жизнь короля может оборваться в любой миг.

А спутник Зорнова ни капли не постарел с тех пор, как окончил учебу. Папа сохранил мало университетских фотографий, поэтому я помню их до мельчайших подробностей. А доктора Марике трудно забыть: волнистые светлые волосы, голубые глаза, длинный узкий нос и смуглая кожа, так странно контрастирующая с прорвавшимися наружу генами. Экзотическая внешность.

«Риим – наполовину голландец, наполовину ливанец, – говорил папа, когда фото впервые попалось мне на глаза. – Родился и вырос в Южной Африке».

Не представляю, сколько времени заняло путешествие из Кейптауна, но доктор Марике выглядит отдохнувшим. На лице – ни морщинки, на светло-розовой накрахмаленной рубашке – ни единой складочки.

Зорнов и Марике молча наблюдают, как мы цепочкой проходим по пирсу, словно мы какая-то официальная делегация. Но можно сказать, правда с натяжкой, что так оно и есть. Мы шагаем, как и положено отмороженным ПсевдоВолкам: с высоко поднятыми головами, видящими, но ничего не воспринимающими глазами, в тишине, которую нарушает лишь плеск волн о берег. Впереди идет Пеллегрин – единственный из нас, кому положено сохранять разум.

– Как раз вовремя!

Как странно видеть на лице Зорнова улыбку – настоящую, от которой светятся глаза. Он проскальзывает взглядом мимо меня, изучающе смотрит на Лонана.

«Вожаки на нем помешались, – сказал отец, когда мы сидели у него в кабинете, – и хотят заполучить парня в свои лапы».

За минуту до того, как мы выстроились на палубе, Лонан сплел свои пальцы с моими ровно настолько, чтобы успеть шепнуть «Будь сильной» мне на ухо.

Я должна сделать это и для него.

– Антон, – кивает Пеллегрин. – Рад снова встретиться.

Зорнов издает лающий смешок, который переходит в приступ хриплого кашля.

– Конечно!

Он протягивает руку, помогает Пеллегрину сойти с пирса. Но Пеллегрину не нужна его помощь. От этого жеста у меня к горлу подкатывает желчь – от крошечного поступка, который позволит Зорнову спокойно лечь спать и позволит вожаку убедить себя, что он – хороший парень.

Зорнов развернулся и, так и не представив доктора Марике и Пеллегрина друг другу, махнул двумя пальцами, мол, следуйте за мной.

Доктор не шелохнулся.

– Если позволите… – произносит он тем же мягким, но уверенным тоном, что и мой отец. – Благодарю вас всех за прибытие.

Зорнов замедляет шаг. Останавливается. Искоса окидывает взглядом Марике и сипло смеется.

– Желаете познакомиться? – Подозрение, вызов. – Остальными на острове вы интересовались не так сильно.

Доктор Марике и бровью не ведет.

– Они проделали долгий путь ради меня. Меньшее, что я могу сделать, – это узнать их имена.

Думаю, пытается побыстрее разделаться с самым важным. Пожать руки, совершить обмен. Лучше бы папа отдал кровокод Пеллегрину…

Но Пелл сказал, что отец доверяет только мне.

А если Пелл предпочел о чем-то умолчать, чтобы не ввязываться в рискованное предприятие?

Впрочем, неважно. Зорнов не заинтересован в шоу, поэтому ограничивается только Пеллегрином. Потом он фамильярно хлопает доктора ладонью по спине и небрежно манит нас за собой.

Зорнов явно настороже. А ведь это якобы дружеский визит, который он с нетерпением ждал, по словам Пеллегрина и моего отца.

Все будет гораздо сложнее, чем я представляла.

Мы идем по дорожке, вымощенной из идеально ровных прямоугольных плиток. Насчитываю пятьдесят четыре и сбиваюсь. Дорожка упирается в дверь, которую Пеллегрин обозначил на салфетке – вот искомая точка входа на пути к пункту назначения.

А стеклянный дворец Зорнова не так примитивен, как кажется на первый взгляд.

Зорнов взмахивает рукой. Двери автоматически открываются, покорные его воле. Мы переступаем порог особняка.

На белоснежной столешнице сверкает начищенная кухонная утварь. В центре помещения расположен большой стол-остров. На бамбуковом блюде нежатся гранаты и хурма, в красной керамической подставке аккуратно лежат свежие яйца. Отряд прислуги орудует сковородками и острыми ножами. В соседней комнате находится бамбуковый стол на двенадцать персон, однако накрыт он лишь на одного.

«Как тут тоскливо», – проносится у меня в голове.

Зорнов уводит нас из оживленной, залитой естественным светом кухни, и мы ныряем в лабиринт коридоров, изогнутых, как серое вещество человеческого мозга.

А в этом стеклянном доме гораздо легче спрятаться, чем я думала.

Во-первых, в местах, куда не попадают солнечные лучи, царит полумрак: тени сгущаются в углах коридоров, и приглушенный фиолетовый свет не спасает ситуацию. Но, очевидно, так сделано намеренно: чтобы вызвать затруднения у гостей Зорнова.

Во-вторых, стены неспроста стеклянные – на то, что творится снаружи, в общем-то, интереснее смотреть, чем наблюдать за тем, что творится внутри особняка.

Но это логично: ведь в самой резиденции почти ничего нет. Здесь пусто, как в склепе. Призраки, блуждающие по дому, привязаны лишь к столовой, к кухне и к прачечной.

Зорнов продолжает идти по коридорам. Как было бы удобно передать пузырек с кровью Марике именно сейчас… Но Зорнов крепко держит доктора Марике за плечи и всякий раз, когда Пеллегрин пытается к ним приблизиться, бросает короткое «Место!», будто Пеллегрин не человек, а дрессированный пес.