— Пока фы не фпрофила — неф, я не хофу нифево ефть, неф, я не хофу нифево пифь, фа, я фделал ффе уроки. Я играю вверх формашками фолько пофому, фто хофу быфь лефучей мыфью-вампиром, фак фто можешь не бефпокоиффя.

Она постучалась в дверь Поппи.

— Поппи?

Тишина.

— Клод?

Тишина.

— У тебя все в порядке?

— Нет.

— Хочешь поговорить?

— Нет.

— Я сегодня разговаривала с мистером Тонго, и у него есть кое-какие мысли. Можно поделиться ими с тобой?

— Нет, спасибо.

— Ладно, малыш. Значит, когда будешь готов. Ты что-нибудь ел?

— Да.

— Что?

— Хлопья.

— Хочешь чего-нибудь более существенного? Я не ужинала. Можно разогреть пиццу или еще что-нибудь.

— Нет, спасибо.

— Ладно, любовь моя. Я могу что-нибудь сделать, чтобы помочь тебе?

Пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста.

— Ты можешь перестать задавать мне этот вопрос и уйти.

В собственной спальне был включен весь свет, на кровати стоял работающий ноутбук Пенна, но его самого не было.

— Пенн?

— Я в ванной, — отозвался он. — Извини, не слышал, как ты пришла. Трудный день?

— Очень. Что здесь нового?

— Почти ничего. Тихий вечер. В холодильнике осталась пицца, если хочешь.

— Спасибо. Что ты тут делаешь?

Он замешкался с ответом:

— Э-э… работаю. Просто мне нужно было уединение, поэтому занимаюсь этим здесь.

Она посмотрела на его ноутбук. Влагалища. Полный спектр влагалищ. Виды изнутри и снаружи. Крупные планы, гламурные снимки, селфи. Ролики с влагалищами в действии. Боже милостивый, взмолилась Рози, пусть бы он просто смотрел порнушку!

Пенн вышел из ванной, увидел, куда она смотрит, и оробел.

— Игривое настроение? — с надеждой спросила она. — Перерывчик наедине с собой?

— Вагина-шопинг, — признался он.

— Ой, Пенн!..

— Я просто… смотрел.

— Ей десять лет! Никакой хирург на свете не отрежет ей пенис.

— Они его не отрезают. Они скорее… выворачивают его наизнанку.

— Никакой хирург на свете не будет выворачивать наизнанку пенис десятилетнего ребенка!

— Пока — нет, естественно. Я просто начинаю искать информацию. Есть поистине замечательные врачи, которые…

— Ты бежишь впереди паровоза — и очень далеко впереди.

— Я всего лишь начинаю процесс.

— Зачем?

— Зачем?

— Да, Пенн, зачем? У нее еще год, может, и больше, пока она сможет обходиться без какого бы то ни было медицинского вмешательства. У нее есть годы, и кто знает, сколько, на блокаторах гормонов, если мы остановимся именно на этом направлении. Между сегодняшним днем и вагинопластикой существует миллиард возможностей. То, чем ты занимаешься сейчас, имеет примерно такой же смысл, как поиски свадебного костюма для Ру!

— Это просто… знаешь, это просто восхитительно, Рози! Много ли ты знаешь об операциях по смене пола? Ей могут сделать функциональное влагалище. Оно способно делать все то же самое, что твое. Ее любовники не смогут заметить разницу. Даже гинеколог не заметит. В других странах их делают несовершеннолетним. Мы могли бы сделать это до того, как она поступит в колледж. Представляешь — все начать с чистого листа! Это своего рода чудо. Знаешь, ты бы посмотрела эти сайты. Они…

— Ты не ответил на мой вопрос, Пенн.

— Какой?

— Ей десять лет. Почему ты занимаешься этим сейчас?

— Не знаю, заметила ли ты, Рози, но все зашло слишком далеко. Серединка на половинку, вполпинка, втихаря, просто неофициально — все это уже не годится. Мы должны решить. Должны пройти весь путь. Иначе она так и останется парнем в платье.

— Не знаю, заметил ли ты, Пенн, но он сбрил все волосы, убрал все девчачьи одежки и игрушки и в тот момент, когда мы сейчас с тобой разговариваем, возвращается к Клоду с хлопьями.

— И она не выходила из своей комнаты неделю. Вот насколько она из-за этого подавлена…

— Или напугана. Или растеряна. Или боится разочаровать нас. Или тревожится из-за того, что передумала. А может, действительно подавлена, но мне неясно, почему. Может, подавлена из-за того, что она не совсем девочка. Или потому, что все узнали, а это не одно и то же. Или, возможно, потому, что не знает, кто она или кем хочет быть, и ей просто невыносимо продолжать об этом думать.

— Нет, я думаю, невыносимо как раз тебе. — Пенн закрыл ноутбук.

— Но вместо того, чтобы попытаться прояснить все, что сейчас, возможно, происходит, ты просто хочешь сделать операцию!

— Я не хочу просто сделать операцию. Я хочу изучить возможность. И я хочу сделать это задолго до того, как нам покажется, что это необходимо, потому что это нешуточное дело, и я воспринимаю его именно настолько серьезно!

Без свечения экрана в комнате вдруг стало очень темно.

— Я поняла, Пенн. Я правда поняла. Но даже просто думать об этом в данный момент — значит усугублять проблему.

— Каким это образом? Как изучение информации, и получение дополнительной информации, и обдумывание сложных вопросов, имея запас времени, может быть проблемой?

— А так, что у нее есть сомнения… — Рози развела руки в стороны, как делала ее дочь, когда расстраивалась. — Поэтому нам придется жить в этих сомнениях вместе с ней. Она не приняла решения, поэтому и нам придется колебаться. Если она не знает, то мы не можем ей ничего говорить, не можем даже иметь что-то на уме. Эти решения принимать ей.

— И как она может принять это решение, Рози? — голос Пенна дрожал. — Ей десять лет. Она не знает, для чего еще нужны гениталии, кроме мочеиспускания. Она не может принимать решения о сексе, о важности чувствительности, увлажнения, пластичности, репродукции. Она не может представить себе, что подумает сексуальный партнер о том, что у нее в трусах. Мы даже не знаем, будет она геем или натуралом. Она никак не может принимать эти решения. Как ты все время говоришь, ей десять лет. Так что придется сделать это за нее.

— Мы не можем! Не можем. Не нам принимать эти решения. Если она не может принять эти решения сама, придется подождать до тех пор, пока сможет.

— Да не может она ждать! — Пенн с удивлением поймал себя на том, что стиснул ладони перед грудью, не как в молитве, но очень близко к тому. — Чем раньше это будет сделано, тем меньший срок неправильного пубертата она пройдет, тем лучше это сработает, верно? Если будем ждать, пока она решит сама, мы отберем у нее выбор, выжидая слишком долго!