— Пенн, есть причины, по которым подобные операции не делают несовершеннолетним, и только часть из них связаны с физиологией. — «Докторский» тон ей самой казался нечестным приемом, но это было важно. — Она не может дать согласие прямо сейчас. Она должна давать согласие перед такими процедурами. Так что ей придется ждать. Как и тебе.

— Это наша работа как родителей, Рози. Ты не говорила, что мы не можем удалить Ру зубы мудрости, потому что он несовершеннолетний. Ты не говорила, что Бену нельзя прокалывать ухо, потому что ему всего пятнадцать. Как родители мы принимаем в год тысячу решений с изменяющими жизнь результатами, решения, чьи последствия наши дети никак не могут осмыслить. Это наша работа. Это и есть воспитание. Мы решили пересечь всю страну, опираясь на какие-то безумные вычисления, из которых следовало, что бóльшая безопасность Поппи перевешивает большее недовольство Ру, потому что Бен, возможно, будет счастливее, а Орион с Ригелем как-нибудь да переживут. Мы понятия не имели, сработает ли это. Мы понятия не имели, лучшее ли это решение. Мы искали информацию. Думали об этом. Обсуждали. И предприняли наилучшую попытку с той информацией, которая у нас была, и приняли решение за наших детей, чьи жизни таким образом навсегда изменили!

— Пенн, расскажи, чем вагинопластика отличается от прокалывания уха! Расскажи, что ты понимаешь, как удаление пениса отличается от удаления зуба мудрости. Расскажи, что ты понимаешь, что приравнивание смены пола к смене места жительства — это абсурдное сравнение.

— Разумеется! Очевидно! Я просто говорю, что мы постоянно принимаем решения за детей. И делаем это, потому что знаем, что они не так умны, или не так опытны, или не так информированы, как мы, и поэтому не могут принимать их сами за себя. Это полагается делать нам.

— Ты пугаешь меня до усрачки, Пенн!

— Чем?

— Ты слишком спешишь. Она только что решила снова стать Клодом, а твой ответ на это — превратить ее в Линду Лавлейс. Может, она несерьезно. Может, она на самом деле не передумала. Но мы должны притормозить и разобраться, позволить ей разобраться. Ты здесь ставишь галочки в квадратиках, потому что галочки — это то, что ты можешь сделать, и я понимаю тебя, поверь. Но она должна на какое-то время оказаться потерянной, а она не может быть потерянной, если мы за ручку выводим ее из леса!

— Она не потерянная, Рози. — Пенн взял ее за руки и, хотя она попыталась отстраниться, он не дал. — Мы приняли это решение давным-давно. Мы приняли его, когда Клод был в детском саду. И Поппи ни разу о нем не пожалела, не жалела ни дня, как не жалею и я.

— Тогда почему она обрила голову?!

— Не знаю.

Его лицо было постаревшим, тусклым.

— Пенн, во многих отношениях мы такие везунчики! Во многих отношениях я благодарна, что на нашего ребенка свалилось именно это — гендерная дисфория, а не рак, не диабет, не болезнь сердца и не любое другое дерьмо, которым болеют дети. И даже не всегда понятнее, как лечить эти болезни. Лекарства от них — тяжелее, прогнозы — страшнее, а варианты всегда «жизнь или смерть», но никогда не «черное или белое». И у меня каждый раз сердце разрывается за таких детей и их родителей. Но это более или менее медицинские проблемы. Наша проблема — тоже медицинская, но в большей степени культурная. Это социальная проблема, и эмоциональная, и проблема семейной динамики, и общества. Может, нам понадобится медицинское вмешательство, чтобы у Поппи не выросла борода. Или, может, миру нужно научиться любить человека с бородой, который называет себя «она» и ходит в юбке.

— Но этого не случится. — Пенн говорил так тихо, что она не услышала бы, если бы не знала заранее, чтó он скажет.

— А в этом случае, возможно, ей, как тебе и мне, нужно научиться жить в мире, который отказывается принимать человека с бородой, который называет себя «она» и ходит в юбке, — и все равно быть счастливыми. Может, нашим ответом этому миру не обязательно должны быть медицинские препараты и операция нашей дочери.

— Как? — Он посмотрел на нее. Казалось, они давно не встречались взглядами.

— Что — как?

— Как нам научиться жить в этом мире и все равно быть счастливыми?

Рози очнулась от беспокойного сна задолго до рассвета и послала Хоуи СМС: «ПОЕДУ В ТАИЛАНД. ЕСЛИ СМОГУ ВЗЯТЬ С СОБОЙ ПОППИ».

Им в любом случае понадобился бы новый гардероб. В той клинике не допускались юбки. В той клинике не было кондиционеров. В той клинике, а на самом деле — во всех джунглях, были полчища комаров. Эти немногочисленные мелкие факты, которые им удалось наскрести, в сочетании с одним общеизвестным — каждый день температуры на пике достигают тридцати двух градусов, а то и больше, — означали, что обеим понадобится совершенно новая одежда, и она по счастливому стечению обстоятельств оказалась андрогинной: длинные хлопковые брюки, дышащие рубашки с длинным рукавом, сандалии для прогулок, шляпы от солнца. Вечером накануне отъезда Рози собрала вещи за двоих, потом постучалась в дверь башенки.

— Ну, что? Ты готова? Волнуешься? — Сама Рози не ощущала ни того ни другого, но старалась вложить в тон и то, и другое, и когда не получила ответа, переключилась в деловой режим: — Я собрала твои вещи.

— Ладно.

— Ты хочешь взять с собой что-то конкретное?

— Нет.

— В смысле я собрала все жизненно необходимое, но, может быть, ты хочешь взять Элис и Мисс Марпл?

— Я не младенец.

— Или фотографию подруг.

— У меня нет подруг.

Рози морщилась, но продолжала гнуть свое:

— Кажется, у нас есть все, что нужно, кроме одного.

— Чего?

Рози присела на край кровати, взяла своего ребенка за руки и сказала мягко-мягко, как умела:

— Я не знаю, как называть тебя, любовь моя. — Ее любовь в этот момент выглядела так, будто что-то, расположенное чуть выше головы Рози, дало ей пощечину и одновременно заворожило. — Следует мне называть тебя Клодом или Поппи? Следует тебе быть дочерью или сыном? Ты можешь быть кем угодно, и ты знаешь, что все мы будем тебя поддерживать. Ты знаешь, что мы будем любить тебя каким — какой — угодно, кем угодно. Тебе нужно лишь сказать мне: кем ты хочешь быть?

— Не важно, кем я хочу быть.

— Нет ничего важнее, — настаивала Рози.

— Важно, кто я есть.

— И кто же ты?

— Клод! — Он выплюнул это имя. — Я должен быть Клодом.

— Милый, ты не…

— Должен! Клод — это мое наказание.

Этому ребенку всего десять, взмолилось Вселенной разбитое сердце Рози.

— За что же тебя наказывать, любовь моя?

— За вранье всем. За старание притвориться тем, кем я не являюсь.