У нас новый политрук. Вроде нормальный. Из рабочих. Образование – курсы политической грамотности и заводские «университеты» – прошёл своим умом и смекалкой все ступени от простого подсобника до мастера участка производства. И был избран главой цеховой партячейки. За что и загремел на курсы политруков. Добровольцем явился в военкомат 23 июня ещё 1941-го, а его не на фронт, а в тыл. Учиться. Со смехом рассказывает о той учёбе. Сами себе строили «учебный лагерь», сами прокладывали ветку ж/д пути. Сами себя обеспечивали дровами и провиантом – разбили огороды, обихаживали их. Не понимал – зачем держали в тылу полтора года? Возмущается.

Чудной! Тебе был дан шанс – выжить! Ты на фронт попал к наступлению, а не в окружение. Да, будут и ещё окружения, ещё будут и отступления. Но не будет того тупого отчаяния – лета 1941-го, бегства от Харькова до Сталинграда. Уже не будет. Почувствуй же вкус Победы. Его уже не забудешь! Он не даст тебе усомниться, смалодушничать, отступиться, сдаться. Тебе был дан шанс не стать сломанным. Сломанным, как те, которых я взял в плен на мосту, когда был «дедом Мазаем». Сломанные люди. Многие из них не падлы. И даже нормальные, хорошие люди. Были. Больше не будут. Никогда. Сломанные. Это про них: «что воля, что неволя – всё одно!».

Наконец, дошла до меня очередь:

– Ну? – спросил ротный.

– Чё? – в ответ спросил я.

– Когда «языка» приведёшь?

– Как только, так сразу. Это всё, зачем звал?

– А ты чё такой дерзкий? – вскинулся политрук.

– Оставь, – отмахнулся ротный. – Этому можно. Он у меня самый старый. Ветеран. Заслужил. Танк обоссал, помнишь? Это он. Так что он не только со мной дерзкий. Не ломай.

Вот, тоже мне заслуга! Век теперь мне будут в глаза тыкать этим минутным помешательством на танке!

Ротный повернулся ко мне:

– Мне не гора трупов нужна, а один – живой. Чуешь разницу? А то я тебя знаю. Небось, замыслил всё – вдребезги и пополам?

Я удивлён. Вот тебе и звездочёт!

– Не уверен, – покачал я головой. – Просто положить их проще.

– Положить всегда успеем. Живой нужен. И говорящий. Чтоб знал много.

– Где ж такого взять? Там три землянки-подвала. Может быть – рота. Кто там у них ротный? Лейтенант? Фельдфебель? Много он знает?

– Значит, глубже иди. Смотри – тут у нас числится штаб их полка. В этом квадрате. Где именно – не знает никто. Разнесли бы к чертям. Сам понимаешь. Вот куда идти надо.

– Дорогой гражданин начальник, ты сегодня не падал с бруствера в окоп? Я тебе что, разведбат?

– Они будут. Вот для этого и звал. Видел, как ты изучаешь передок. Как они. Видел их в работе. Связался. Им всё одно, где переходить. Вместе пойдёте. Да, давай, показывай, что увидел.

– Смотри – тут пулемёт. – Тычу я в карту. – Открытое гнездо. Пулемёт стоит один. Никто его не стережёт. Может быть, и не исправен. Больно уж наглядно. А вот тут и тут – из фундаментов доты сделаны. А тут два «самовара» 80-мм. Навес соорудили съёмный. Тут, тут и тут – укрытия. В подвалах отсыпаются. Тут у них – кухня. Тут – гадюшник. Что дальше – не знаю.

– Смотри, тут, полосами диагональными – мины, – показывает уже ротный.

– Знаю, – кивнул я, – почуял.

И тут же прикусил язык – увлёкся. Поздно. С мордой лица победителя в преферанс ротный смотрит на меня:

– Так и знал! Ха-ха! Решено – поведёшь разведку! До этого – не суйся и не шуми. Не вспугни!

– Да я одним глазком.

– Смотри у меня, – погрозил он мне пальцем, – иди, крути маршрут. Завтра разведка придёт. Тоже будут глядеть.

Иду крутить. Вот уж достойный последователь Кельша. Развёл меня! А ротный уже забыл про меня, сидит, политруку рассказывает:

– Сидят разведчики, как статуи Будды, в стереотрубу смотрят часами. Не почешутся даже. Как выдерживают? И что они там высматривают? Знака небес?

Вернулся к своему рукоделью. Моё место так и было занято взводным – пересел ближе к столу. И ужин поспел. Ем в задумчивости. Случайно смотрю расфокусированным взглядом на одного бойца, что пошутил удачно, смешно, а у него лицо как у покойника. Вроде и улыбается, шутит, мимика молодого, здорового парня, но всё же мертвечина. Потряс головой – прошло. Нормальный стал.

– Тебе сегодня в ночь? – спросил я у этого бойца.

Он даже вздрогнул:

– А что?

– Ты чё, еврей? Вопросом на вопрос зачем отвечаешь?

– Нет, русский я. Туляк. Да, в ночь буду. С двух ночи. А что?

– С тобой пойду. Поползаю вокруг. Может, что интересного найду.

– А-а. А ты правда танк обоссал?

– Брешут. Зачем это делать? Просто сунул ему в люк гранату – и всё.

– Они что, не закрываются изнутри?

– Как видишь – не всегда. Постучал я, говорю: «Тук-тук!» А они кричат: «Открыто!» Я открыл, хотел в гости зайти, полез, а дверка у них узкая, не по мне. Не влезаю. Застрял. А они: «Чё пришёл?» А я: «Вот гостинец». Подарил им гранату хорошего парня Костика. Ну, дальше вы знаете.

Ржут.

– Гостинец отдал, вижу – остальные румыны такие злые-злые. Танкистам дал, а им нет. А у меня нет больше гранат. Только треть ленты пулемётной осталась. Говорю: «Ромалы, вы маслята любите? Нет? Вы просто не умеете их готовить! Давай покажу, как». Ну, показал.

Развеселить народ очень важно на войне. А то чердаки-то потекут. Вот, даже так, на пустом месте.

– Про мехдвор расскажи!

– В другой раз. А то сегодня всё переделаем – завтра скучно будет. Спать хочу.

Пойду к гражданину взводному начальнику пристроюсь под бок, вместе теплее. Надо поспать. Что-то не понравилась мне морда этого паренька. Я что теперь, как Ё-комбат, всех актёрами «Обители Зла» видеть буду? Загримированными под зомби? Пойду с ним. Пригляжу. Заодно – обновлю 3D-модель. Её вид при осветительных ракетах.

Ночь. Все спят. А я – летучая мышь… К чему это мне вспомнилось?

Третий час пауком – медленно-медленно ползаю по развалинам. Резкое движение привлекает внимание. А я скромный. Лишнего внимания не люблю. Ползаю налегке, только с клинком. Пистолет бы мне, может, и не помешал бы, но не добыл я его, пока. Гранаты и винтовка только помеха. Опять сожалею об утопленном «вальтере».

На мне – недоделанная накидка «лешего» – мешок с нашитыми верёвками, лоскутами тканей от обмундирования наших и немецких расцветок, портянки, распущенные на ленты.

При каждом взлёте ракеты замираю, смотрю вокруг. Как обратно смеркается – ползу, по-паучьи, дальше. Нашёл уже несколько мин. Пометил их ивовыми чищеными прутиками. Да, таскаю ещё и вязанку этих прутиков.

Взгляды двоих немцев, что пасут их германский покой и сон, бегают над головой, как лучи инфракрасных прожекторов. Пусть невидимые. Но они есть. А то, что не видишь – просто не умеешь. Лучи эти подолгу «застревают» на том месте, где сидит наш боец боевого охранения. А что – мы знаем, где они сидят, и они – знают.