– Чё? – горячий шёпот Киркина.

– Вас было пятеро. Сейчас шесть. Один лишний.

Шорох в углу. Отодвигается мешковина, высовываются руки. Мычание.

– Выходи! – говорю в тот угол. – А то завалю!

А сам злой на себя! Ну почему я, спустившись в подвал, «сканировал» на опасность, не «отсканировав» на «присутствие»? Этот паренёк тут и был. От нас прятался. Ребёнок. Мальчик. Если судить по размерам, то дошкольник.

Вылезает. Одну руку упорно прячет.

– Что там у тебя? Показывай, – шепчу.

Удивлённо смотрит прямо на меня. Видит меня? Бывает! Не один я видящий, как кошка. Выпускает из руки топор. Боевитый паренёк.

– Мы – русские, – сообщаю ему.

Всхлипывает. Слёзы. Подхожу, обнимаю. Сначала упирается, но через несколько секунд прижимается, вдавливая всё своё тщедушное тельце в меня.

– Ты давно тут? – спрашиваю, поднимая его голову за подбородок.

Кивает.

– Родители где?

Вырывается, проходит два шага, показывает на взрыхлённую землю.

– Это твой дом? – доходит до меня.

Кивает.

– Блин, как же ты выживаешь тут? – не выдержал я, удивился в голос.

Парень весь сжался, как от испуга, юркой кошкой стал носиться по подвалу, мимо бойцов, с удивлёнными – невидящими глазами, законопачивая лаз входа, что я «вскрыл». Потом показал, что чиркает пальцами по кулаку. Даю ему коробок спичек. Он поджигает лампу-керосинку. Я сразу ослеп. После абсолютной темноты даже такой скудный свет – как ксеноновая лампа дальнего света. Проморгался.

– Ты что, немой? – спрашивает Киркин, протягивая парню плитку галеты.

Мальчишка молча хватает, жадно начинает есть. Проглотив галету, смотрит на нас, выжидая. Видя – продолжения – нет, опять ныряет в свой «шалаш», достаёт кусок запечённой глины, разламывает. Протягивает мне. Сдерживаю тошноту – парень запёк крысу. Выбиваю крысу из его рук, из кармана достаю пачку галет:

– Тебе не придётся это больше есть. Бери. Всё – твоё. Не спеши.

Смотрим, как он жадно ест.

– Зверёныш, – бросает один из бойцов. Шикаем на него.

Киркин показывает бойцу на кострище и сложенные дрова. Парень яро машет руками. Жестами объясняет. С трудом, но поняли – пока не светает и не начнётся пальба – огонь лучше не разводить. Дым. Запах дыма.

– Немцы сюда заходят?

Мотает головой. Показывает на бомбу.

– Ты родился немым?

Мотает головой.

– Когда онемел?

Показывает на бомбу. На холмик в углу. Разводит руками, показывает жестами, как падал дом, как он тащил родителей, плачет.

– Сколько тебе лет?

Показывает девять пальцев. А выглядит – на шесть-семь лет.

– В школе учился? Читать умеешь? – спрашивает Киркин.

Кивает.

– Это место знаешь?

Киркин разворачивает карту. Показывает. Парень долго смотрит, водит пальцем по полосам бывших улиц, шевеля губами, беззвучно читает, находит на карте свой дом, замирает. Потом тыкает в нужное место, кивает.

– Нам туда надо! Очень надо!

Мотает головой. Показывает, что там много немцев. Пулемёты.

– Нам всё одно надо, – отвечает Киркин, складывая и убирая карту.

А парень молодец. Карту «читает». Оказывается, это большое достоинство. Вот тебе и зверёныш! Маугли.

– Я буду звать тебя Маугли, – шепчу я запомнившуюся фразу из мультика. – Человеческий детёныш, Маугли.

Парень смотрит на меня выжидательно. Вздохнул, достал плитку трофейного шоколада, что мне перепала перед выходом от расщедрившегося ротного. Маугли шоколад взял. Но тянет автомат. Показывая: «мне, мне».

– По губе, – отвечаю ему. – С немцами воевать мы будем. Ты можешь помочь. Поможешь?

Кивает. Шоколад возвращает. Вот это да! Не любит? Быть такого не может!

Снаружи – взрыв. Вместо доброго утра! Как всегда на войне – день начался стрельбой. Значит, надо спать. У разведки всё наоборот. Когда все спят – мы работаем. Когда все воюют – мы спим. Но сначала пожрать. На слабом огне греем тушёнку. Заедаем с галетами. Маугли трескает за двоих. И всё равно смотрит на запечённую крысу. Чтобы соблазна не было – раздавливаю её ногой. Вздыхает с сожалением.

Засыпая, чувствую, как в кольцо моих рук ввинчивается тщедушное тельце. Вот, появился у меня питомец. Именно ко мне влез. Нас шестеро. Почему я-то? Теперь ещё и о нём заботиться. Мы в ответе за тех, кого приручили. Детёныш. Маугли. Обнимаю его в полудрёме, прижимаю к себе, как сына. Как же я соскучился! По своим, по родным!

* * *

Теперь поводырей у отряда двое – я и Маугли. Как волчонок, он чует опасность, чует людей. Даже раньше меня. Так же, как волчонок, нюхает воздух, прежде чем покинуть очередное укрытие и выбраться на открытое место.

Вот и нужный квадрат. Ближе не подойти. Жизнь у штаба не затихает и ночью. Патрули, дозоры, секреты. Маугли категорически отказывается вести дальше. Показывает на столбы виселиц, где уже висят замёрзшие тела. Вижу четыре таких места казни. И только одно тело в гимнастёрке и галифе, судорожно протянуло босые ноги. Остальные – гражданские. Одно тело в платье. На груди таблички.

Не понимаю, зачем? Зачем так напоказ это выставлять? Не могу себе представить штаб нашей дивизии, который посещал недавно, в оформлении подобных предметов декора. Зачем? Ясно же, что и наши казнят всяких нехороших, да и просто неугодных, людей. И у нас есть такое «ритуальное» место. «К стенке» называется. Но трупы напоказ никто не выставляет! Да и расстрел проводится не как шоу-программа. Скромно, без помпезности. Вот и меня расстреливали недавно. Сам же себе могилу вырыл. В сторонке. И зрителей не было особо. Аэродром жил своею войной. И зарыли бы меня там же. Без шума и пафоса.

Последнее время часто появляются ассоциации с игрой «Вархамер 40к». Вот и сейчас. Эти виселицы напомнили мне о ритуалах хаоситов. Те тоже себя обставляли подобным же ужасом. Это им сил добавляло. Как космодесанту – вера в императора. А немцы? Им как, нормально работается в антураже средневекового Хаоса?

Замечаю, что рассуждаю об этом спокойно. В прошлом году, на пепелище хутора, в избытке чувств «вылетал» из сознания, оставляя тело во временное пользование Кузьминым. Старшина Кузьмин никуда не делся – сидит во мне и терпеливо ждёт, когда я, наглый «подселенец», оставлю ему его голову. И не раз уже подобное случалось. Вот как со стороны это выглядит? Типичная шизофрения. Но сейчас не об этом.

Последний раз живьём жёг немцев за изнасилованных и замученных гражданских. Уже логически. И сам. Не пустив Кузьмина. Но был сильно взвинчен. И сейчас бы сжёг. Но совсем без эмоций. Как сжигая мусор. Черствею? Душа коркой покрывается? Или научился контролю эмоций? Не знаю. У кого спросить? С кем посоветоваться? Киркин не поймёт. Последний, кто понимал – старшина. Где он, этот странный старшина? Ляпнул мне про одиночество и монарха – свалил. Опять сам. Думай что хочешь. Бесконтрольно. Так я и в чемпиона Хаоса переродюсь. Или пререрождусь? Осквернюсь, одним словом. Не хотелось бы. Придёт за мной тот же старшина, скажет, что он – инквизитор, и силовым молотом мне в лоб! А с молота ветвистые молнии.