Правда, внизу имелись еще предельно узкие эластичные брючки. Их было сложно заметить, потому что были они нежно-розового, почти телесного цвета и облегали свою владелицу, как вторая кожа. Но на верхней части тела при всем желании нельзя было обнаружить ничего, кроме испачканного красками фартука.

«Кажется, это у них называется «леггинсы», – подумал Кемаль. – Кроме того, молодые девушки вечно строят глазки и играют в какие-то свои игры, стало быть, нечего и внимание на это обращать…»

– Ну, если ваш фартук не шокирует вас, то почему он должен шокировать меня?

– А вы не безнадежны, – одобрила его ответ Дениз. – Пошли в гостиную. Обувь можете не снимать, здесь не мечеть. И в каком же качестве я интересую полицию?

«Нехороший вопрос! Он может подумать, что у меня на совести немало противозаконных делишек! Черт меня дернул! «В каком качестве»! Больше ни слова лишнего не скажу!»

– Исключительно в качестве свидетеля, – ответил Кемаль, идя за девушкой по коридору и стараясь не смотреть на ее абсолютно голую загорелую спину. Эта спина ему решительно не нравилась – хотя бы тем, что была без всякого стеснения оголена.

– Сюда, – махнула она рукой в сторону гостиной, которая была расположена так же, как в квартире Айше. Кемаль невольно мысленно перенесся на этаж выше. Ее, наверное, уже нет дома, и в голубой гостиной пустота? Вечером… я увижу ее вечером. Она сядет в кресло и возьмет сигарету. И будет смотреть в окно, на свой любимый пейзаж. А я буду смотреть на нее – поверх букета нежно-голубых роз…

Вернуться к реальности оказалось делом одной секунды: гостиная Дениз шокировала его не меньше, чем голая спина молодой хозяйки. Шторы на окне казались наскоро сшитыми из больших черных и белых квадратов, мебели было совсем немного, а та, что была, производила впечатление шаткости и непрочности и почему-то напомнила Кемалю кабинет дантиста. Из-за обилия хромированных деталей, что ли? Весь пол был затянут ковролином с крупным ярким абстрактным черно-бело-красным орнаментом. В углу же (там, где у Айше стояла изящная лампа с обнаженной фарфоровой красавицей), сразу бросаясь в глаза входящему, стояло странное сооружение, состоявшее, как показалось сыщику, из арматуры, колючей проволоки, огромных кусков битого стекла, закрепленных вертикально, и нескольких разбитых бутылок из-под виски.

– Это инсталляция, – снисходительно пояснила Дениз, заметившая озадаченность своего гостя. – Между прочим, вид искусства. Вам, конечно, не нравится?

– Да нет… скорее, я не понимаю… не разбираюсь в современном искусстве. Это вы делали, да?

– Я, – вызывающе ответила девушка. – Но такому, как вы, подавай кружевные салфеточки, искусственные цветочки и картинки с деревьями и домиками. Правильно?

При упоминании о картинах Кемаль невольно бросил взгляд на стену: там висела странной формы рама, внутри которой было нечто, похожее на иллюстрацию из учебника геометрии: квадраты, углы, линии… Приглядевшись к картине, он вдруг с чувством неловкости понял, что то, что он принял за круглую раму, было черным сиденьем для унитаза.

– Было трудно найти черное, – хозяйка явно забавлялась, наблюдая за непрошеным гостем. – Но вам, конечно, больше по душе гостиные моих соседок. С голубыми розочками. Или даже с фарфоровыми кошечками, как у нашей старушки Мерием.

– Там, пожалуй, привычнее. Я, знаете ли, консервативен и не уверен, что вот эта… инсталляция, да? – искусство. Ее может сделать каждый.

– Но почему-то каждый ее не делает, – отрезала Дениз. – А искусство… знаете, где дали хорошее определение: что такое предмет искусства и чем он отличается от не-искусства? На американской таможне, представьте себе. Предметом искусства, сказали там, является любое произведение, которое его автор считает произведением искусства – при наличии хотя бы одного постороннего зрителя, согласного с ним. Вот так-то! А у меня всегда найдется восторженный зритель, и не один. Будем считать, что про искусство мы все выяснили. А что стряслось у полиции? Убили кого-нибудь?

– Да, госпожа Дениз, убили.

Она не ожидала такого ответа.

Это Кемаль понял сразу. И ее вопрос – в нем было что-то от того, первого вопроса Айше: «Ты что, убила эту девицу?». Какая-то нарочитая небрежность в обращении с серьезными словами, которая появляется только тогда, когда говорящий уверен: ничего серьезного не случилось и не могло случиться. Разве убийства происходят где-нибудь, кроме фильмов и детективных романов? Конечно, нет! С этим убеждением живет любой обыватель. А как, интересно, он бы жил без него?

– О господи! Кого? В нашем доме? – в глазах девушки заметалась неподдельная тревога, и она стала совсем другой – обычной молодой девушкой, почти девчонкой, испуганной и озабоченной.

– Вот эту женщину, – Кемаль достал и показал ей фотографию. – Вы ее когда-нибудь видели?

Дениз взглянула на фото, глубоко вдохнула воздух, и Кемалю показалось, что она забыла его выдохнуть.

– А кто она такая? И почему вы спрашиваете меня? По-вашему, я должна ее знать?

– Не знать, а хотя бы просто видеть. Где-то в вашем районе. Вы все равно узнаете от соседей, поэтому нет смысла скрывать: она была задушена в соседнем доме. В недостроенном. И вопросы мы задаем всем, а не лично вам.

– Я ее не знаю, – медленно, словно обдумывая свой ответ и тщательно подбирая слова, сказала Дениз. – Но… дело вот в чем… Вам скажут или уже сказали… у меня бывает много гостей. В том числе не знакомых со мной. Знаете, как бывает: девушки приводят приятелей, мужчины подружек. Поэтому… нельзя исключить вероятность того, что она у меня бывала. Вероятность – не более. Понятно? Но я не знаю ее имени и не помню лица. То есть если она и была здесь, – Дениз пожала плечами, – то от силы раз… А кто вам сказал, что она ко мне приходила?

«Дура! – тут же выругала она себя. Наедине с собой она в выражениях не стеснялась. – Он же сказал: опрашивают всех. Всех, а не тебя лично. Незачем проявлять такое беспокойство. А поворотец интересный! Задушили! Ужас какой! Надо выпроводить этого сыщика и все обдумать!»

– Никто ничего не говорил, – спокойно врал в это время Кемаль, – про вас. Но… неужели вы действительно можете не узнать собственных гостей?

– Запросто, – задорно улыбнулась Дениз, и Кемаль в первый раз заметил, какого веселого, рыжевато-золотистого цвета у нее волосы. – У меня же не бабушкины посиделки с чаем. Люди приходят, уходят, общаются, слушают музыку, танцуют… а ля «прекрасные шестидесятые».

– Надеюсь, без наркотиков? В «прекрасные шестидесятые» это, кажется, было обязательным?

– А вам-то что? Вы же убийство расследуете. Ладно, успокойтесь. Без наркотиков. Но не без выпивки. Короче говоря, эту девушку я не припомню. А когда ее убили?

«Кажется, это ее по-настоящему интересует: так глазки и засверкали. Соврать, что ли? Пусть себе или кому-то алиби придумывает. Нет, не буду. Скорее всего, она здесь ни при чем. Сейчас главный вопрос задам, тогда ясно будет», – Кемаль сделал вид, что собирается уходить.