где-то, сама Юдифь. Женщины поговорили немного о том о сем, любуясь младенцем, и императрица ушла. Юдифь проводила ее, вернулась в покои и… – господи, и как не отсохли у нее руки при этом! – взяла да и задушила свое дитя.

– Задушила… – пораженные, как эхо повторили брат с сестрой, в ужасе и с раскрытыми ртами глядя на кормилицу.

– А зачем она это сделала? – с удивлением в широко распахнутых глазах спросил Готье.

– Сейчас скажу. Царь немедленно стал искать виновных, но, конечно, никак не мог подумать на свою фаворитку, ведь та на его глазах ну просто убивалась от горя. Кого же стали допрашивать? Фрейлин, разумеется, в первую очередь. И они сказали, что видели, как императрица оставалась некоторое время с ребенком наедине. Рауль, недолго думая и не слушая больше никого, взял да и бросил супругу в темницу: дескать, кроме нее, некому больше, не мать же родная вздумала удавить собственное дитя! А еще спустя неделю-две Юдифь стала императрицей – то, чего она и добивалась.

– Какая негодная! – не смогла сдержать возмущения Агнесса. – Но что же дальше, Летгарда? Ее убили?

Кормилица продолжала:

– При дворе в то время был один человек, министр, любви которого добивалась эта женщина. Царь что – мягкий, слабовольный. А этот – волевой, сильный, красивый. И Юдифь предложила ему… ну, словом, себя. Но он ей отказал. Нетрудно вообразить, как она обозлилась на него за это.

И вот настал однажды день, когда царь спустился в подземелье к своей жене и уверовал в то, что она невинна. Юдифь узнала об этом и приказала отрубить жене царя руки и ноги, а потом утопить в бочке. Министру донесли обо всем, а также о том, что видели, как негодная мать удавила свое дитя. Он рассказал эту историю царю, и тот велел составить список прегрешений Юдифь, мол, это послужит основанием для ее ареста. Царица узнала об этом и повелела предать министра смертной казни, припомнив ему и то, как он ее отверг. Бедняге отрубили голову.

– А что же царь? – в недоумении глядел на кормилицу Готье. – Как он допустил, ведь он главнее!

– Говорю же – слабый человек. Да и безумно любил новую супругу. А та стремилась править одна. И она приказала убить царя, но до этого родила ему четверых детей. Один из них должен был стать императором, а Юдифь при нем – регентшей. Царя отравили, вслед за тем она утопила троих своих сыновей, оставив одного, самого младшего: тем дольше, выходит, ей царствовать.

Так все и вышло. И стала эта страна отныне самой несчастной: что ни день – пытки и казни, казни и пытки. Безжалостно грабила Юдифь свой народ, за малейшее недовольство приказывала вешать и топить людей. Страдали все, не зная, как избавиться от ненавистной владычицы. Но пришел конец терпению народа, и он восстал против тирании. Ворвались однажды придворные в спальню к царице да и зарубили ее мечами. К тому времени ей было уже за восемьдесят. Убили – и вздохнули все свободно: и царедворцы, и народ. Так-то, детушки мои, вот какими могут становиться люди, ослепленные царской мантией и блеском трона.

Дети некоторое время молчали, потрясенные ужасным рассказом, не мигая глядя на рассказчицу.

– Вот это да!.. – протянул Готье и переглянулся с сестрой.

– Так ей и надо! – немедленно выдала та. – Не будет убивать своих детей.

– А еще, кормилица! – не сводил глаз с Летгарды Готье. – Расскажи еще, а?

– Про любовь, – подсказала Агнесса, смущаясь. – Ведь есть же такие истории?

Кормилица заулыбалась:

– Ну, это уже к Эльзе. Она много читала и знает не меньше моего, а уж о любви-то – это точно!

Дети как по команде повернули головы.

– Расскажи что-нибудь, Эльза!

Та немного подумала и, пересев со стула на подушки, повела такой рассказ:

– Жил некогда юный фараон. Однажды увидел он прекрасную принцессу, страстно влюбился в нее и пожелал сделать своей женой. Ей он тоже пришелся по сердцу, и она без колебаний согласилась. Какое-то время царствовали они оба, наслаждаясь не столько властью, сколько своей любовью. И тут один хитрый и подлый жрец задумал погубить молодого царя, а самому жениться на прекрасной вдове и занять трон. Своим соратникам в случае удачного исхода дела он пообещал самые высокие должности. Им удалось настроить горожан, возмущенных якобы коварством и жестокостью юного правителя по отношению к своему народу, и они убили его, когда он однажды возвращался с охоты. Опечалилась вдова фараона, много слез пролила о любимом супруге. И никак она не могла понять: как же это так случилось? Кто посеял семена вражды к молодому фараону в сердцах его людей, которых он всегда любил? Но верные люди разузнали обо всем и назвали ей имена заговорщиков. Потемнела лицом юная царевна, сжала до боли зубы и решила отомстить своим врагам.

Однажды она созвала их всех на пир, и, когда они собрались, внезапно разверзлась стена, и в зал хлынул мощный поток воды. Люди кричали, бросались в окна, двери, но не было им выхода, все пути отступления оказались замурованными. Вскоре вода заполнила весь зал, потом она ушла, а на полу остались лишь трупы врагов. Так отомстила молодая царица за свою погубленную любовь. Но и сама тотчас ушла вслед за горячо любимым мужем: на другой день ее нашли мертвой в их супружеской спальне. Сказывали, она вонзила себе кинжал в сердце.

– Какая печальная история, – тяжело вздохнула кормилица. – Вот любовь-то… найди сейчас такую… И что же, взаправду так случилось? – спросила она Эльзу. – Люди говорили или читала где?

– Эту историю поведала мне как-то мать Урсула. Она знает их много. У нее даже есть книга «Великий Санграаль», которую принес ей однажды некий палач. Но есть и другие…

– А больше ничего не говорилось в этих книгах про любовь? – полюбопытствовала Агнесса. – Не могла же там быть только одна грустная повесть!

– Конечно же, нет, девочка моя. Хотите, могу еще рассказать, если только вы не устали.

– Не устали, не устали! – наперебой загалдели дети, от души радуясь.

– Ну, тогда слушайте, мои маленькие друзья, – улыбнулась Эльза.

Но едва она начала, как драпировка сдвинулась, и в спальню вошла графиня.

– Мама! Мама! – бросились к ней дети. – А мы слушаем нашу гувернантку и кормилицу, они рассказывают нам о страшных правителях и еще о любви.

– О чем? – рассмеялась мать, обнимая детей. – О любви? Не рано ли вам слушать такие сказки?

– А это вовсе не сказки, мамочка, – тотчас запротестовала дочь. – И ты не думай, что мы еще маленькие, мне