Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таков был этот человек, и люди, уставшие от войн и разорения, видя, что он не собирается продолжать войну, уже называли регента мудрым правителем, веря, что отныне он не даст их в обиду.
…Но вот они пришли. Покои сестры Карла поражали роскошью: на полах восточные ковры и резная мебель красного и эбенового дерева, стены увешаны драпировками с богатой вышивкой, выполненной шелком и золотым бисером и изображающей звездное небо и эпизоды из крестовых походов. На окнах желтые и розовые шторы, охваченные внизу ремешками. На столиках перламутровые шкатулки с инкрустациями. Рядом с камином дрессуар с навесом, на его полках золотая и серебряная посуда, на самой верхней – медный кувшин с вином.
Такова, в двух словах, обстановка. Сестра была такая же худая, как и брат, но выглядела оживленнее, да и бледности у нее не замечалось. Понятно, что она, в отличие от Карла, не жаловалась на здоровье. Бросалось в глаза не только это: длинный прямой нос у брата, и короткий, вздернутый – у сестры; да и ростом она на треть фута выше. Еще, пожалуй, глаза: они у нее большие, спокойные – прямо волоокая красавица перед нами; у Карла они всегда чуть сощурены и взгляд неизменно пытлив.
Выслушав брата, принцесса выразила удивление:
– Разве я не знакома с Ла Ривьером?
– Вам приходилось беседовать по душам? – возразил Карл. – Ты не смотри, что Гастон простой рыцарь, ему не чужда любовь к искусству и литературе. Он может даже поспорить. Недавно он читал… Чем ты хвастал, Гастон? Кажется, это был «Парцифаль», где Эшенбах утверждает, что Грааль – волшебный камень, выпавший из короны сатаны, когда Бог низринул его с небес. Вообрази, Мария прочла «Роман о Граале» Роберта де Борона, где говорится о том, что Грааль – чаша Христа.
– Ну да, – передернула плечиками принцесса, – как же может быть иначе? Борон пришел к убеждению, что Грааль – чаша, из которой Христос пил на Тайной вечере; в нее же была собрана кровь Спасителя, когда Его распяли на кресте. А у вас что же, мессир рыцарь, другое мнение?
– Мне говорили, что этим большим изумрудом владели катары, и они вынесли его из замка Монсегюр как раз за день до его падения. Где сейчас этот камень, не известно никому.
– Представьте, я слышала об этом, – бурно ополчилась на будущего оппонента Мария, – и готова поспорить, что это совсем не так.
– Со своей стороны и я готов утверждать, принцесса, что Роберт де Борон погрешил против истины.
– Ах, вот оно что! Тогда присядем, рыцарь, и выслушаем друг друга по этому поводу.
– Я думаю, мои дорогие, – с улыбкой подал голос Карл, – что такое знакомство не породит взаимную вражду, а явится стимулом к тесному сближению тех, кого я всегда желаю видеть в числе своих лучших друзей. С тем я и покидаю вас.
И, все так же улыбаясь, дофин повернулся и ушел.
Глава 2
Как обратить врага в друга
Как-то в первой декаде марта, в середине Великого поста, регент устроил бал с целью придать блеск королевской власти, что являлось атрибутом величия монархии. Большой зал дворца в Сите освещали сотни свечей в двух огромных люстрах; кроме того, на стенах через каждые семь-восемь футов висели изогнутые канделябры. Окна закрывали портьеры из зеленого бархата, перехваченные внизу серебристыми поясками. В воздухе витал упоительный запах арабских благовоний, душистых трав и цветов из оранжереи, которыми кое-где был усыпан пол из разноцветных деревянных плит. Регент с супругой пригласили всю местную знать из соседних земель и городов: графов, герцогов, баронов, сеньоров – всех с женами или теми, кто их замещал.
Дамы блистали кипрскими шелками, ожерельями из жемчуга и самоцветов. В основном, согласно моде, они были одеты в разноцветные длинные, суженные в лифе и поясе платья со шлейфами и короткими узкими рукавами; от этих рукавов тянулись чуть ли не до щиколоток полосы ткани. У одних дам волосы высоко подвязаны, чтобы показать шею и затылок; у других они заплетены в косы и плотно лежат вокруг головы у щек; у третьих поверх кос колпаки и чепцы с вуалью и завитыми оборками. Мужчины – в разноцветных туниках, перехваченных в талии сверкающими поясами, и в ярких суконных, обшитых зубчиками, кафтанах до середины бедер. Кафтаны эти, с набитыми ватой и вышитыми оплечьями, иногда простеганы. На ногах – согласно моде и постановлению Филиппа Красивого – пулены длиной до двух футов («Чем длиннее, тем знатнее», – говорили в то время).
Танцевали котильон и павану, их особенно любил регент. Кто не танцевал, – а всем не хватало места и они ждали своей очереди, – стояли парами и кучками по всей длине зала.
Одна из таких групп жалась к окнам. Должно быть, отсюда, из-за портьер, трем дамам удобно было вести скрытые наблюдения, что выглядело бы не совсем прилично, окажись они на открытом месте. Среди этих дам сестра регента. Обмахиваясь веером, как и ее собеседницы, она пытливо вглядывалась в лица дам и кавалеров, что стояли по другую сторону шествующих по центру зала танцующих пар. Без сомнения, она кого-то искала, но никак не могла найти.
– Смотрите, графиня де Монгарден идет к нам, – вполголоса вдруг оживленно защебетали фрейлины, указывая глазами. – Ах, как красива! Настоящая королева! Какой глубокий вырез лифа… голубое платье с пышным шлейфом, разрезы… Наши святоши называют их «адскими окошками».
– О да, эта дама всегда одевается по последней моде, – заметила принцесса Мария, с этой минуты не сводившая глаз с фаворитки короля.
– Отчего вы не танцуете, ваше высочество? – с улыбкой спросила Анна, подходя. – Ваш брат не подобрал вам пару?
– Как видите, – ответила Мария. – Он предоставил мне сделать это самой, и, право, очень жаль, что он отослал Ла Ривьера в Бретань. А мне бы так хотелось идти следующей парой за Жанной де Бурбон.
– Чем же мой брат лучше других, скажем, Лорриса, Тюделя или виконта д’Альбре?
– О, мадам, его так расхваливают, уверяя, что он превосходный партнер в танце!
– И, кроме того, умеет вести беседу, не так ли? Удалось ли вам, Мария, узнать от него что-либо новое, например из трудов Софокла или Лукиана? Гастон не прочь также цитировать Эпикура.
– Так вы, графиня, стало быть, в курсе дел? Конечно же, это брат вам рассказал. Они с Карлом недавно нанесли мне визит; брат, правда, быстро ушел, а мы с Ла Ривьером мило поболтали. Признаюсь, я нахожу