неспособные выражать человеческие эмоции, но Прентис явственно ощутил, что червь настороже и голоден.

Он завопил, как ребёнок, наступивший на скорпиона. Дёрнулся, рванулся к рулю, схватился за него, выкрутил машину к растущим на обочине колючим кустарникам, движимый бездумным желанием вырваться. Что угодно, лишь бы вырваться из автомобиля.

«БМВ» рванул, и Лиза вскрикнула от яростного изумления. Перед лобовым стеклом мелькнул указатель на бетонном пьедестале, пестрящем галькой, и машина врезалась в мансаниту. Ветки отяжелели от ливня и обрушились под двойным напором ветра и авто. Он услышал тошнотворный тупой удар — это Лизу сорвало с водительского сиденья и стукнуло о ветровое стекло, да так, что то забрызгалось её кровью. Машину унесло ещё дальше в кусты, двигатель чихнул напоследок и сдох. Прентис едва замечал, что ранен сам: ему рассекло лоб. Что Лиза ранена очень тяжело. Он заскрёбся о дверь, ничего не видя перед собой от слепящей боли. Лиза поймала его за локоть и зловеще зашипела. Он не осмелился обернуться, но резким движением вырвался из её хватки и вышиб дверь, наконец, вывалившись наружу. Каждое движение усиливало боль в голове. Не раздумывая, он кинулся в кустарники и побежал вверх по склону холма. Лиза что-то кричала ему вслед, но непохоже было, что она его преследует.

Пробежав не меньше четверти мили, он выбился из сил, остановился, чувствуя, как тяжело бухает в груди сердце, и оглянулся. Долго протирал залитые водой глаза, прежде чем насилу сфокусировал взгляд. Уже совсем стемнело, но с вершины холма исходил слабый свет. Там стоял домик. Ранчо? Слишком темно и пасмурно, чтобы сказать наверняка. Впереди тянулась усыпанная гравием тропинка. Немного левее того места, где стоял Прентис, она разветвлялась. Он вылез на тропинку и нерешительно затрусил к развилке. На губах ощущался вкус разбавленной дождём крови, стекавшей со лба. Он долго стоял, щурясь на развилку. В голове не было ни единой разумной мысли.

Пойти по одной из отходящих от развилки троп или вернуться на трассу в обход?

Взберись на холм, потом поверни направо, сказала Эми. Он совершенно отчётливо слышал её голос. Ищи красный пикап...

Прентис пошёл от развилки направо, осторожно ощупывая рассечённый лоб. Брёл он более или менее вслепую, размышляя о Лизе. Интересно, способна ли тварь выбраться из её тела и взобраться на холм следом за ним?

Ливень перешёл в моросящий дождик, но Прентис уже вымок до нитки, одежда отяжелела и потемнела. Прямо перед ним, справа от тропинки, горел слабый жёлтый огонёк. Это керосиновая лампа светила из маленького закопчённого окна однокомнатной хибары. Рядом с хижиной он различил очертания пикапа.

Калвер-сити

Гарнер отыскал нужный дом без особого труда. Но ему никто не открыл, внутри было темно и тихо. Он стоял на тёмной площадке, пытаясь сообразить, что делать дальше. Наверное, раздобыть что-то из еды и возвращаться. У него ещё оставалось немного денег. Он проголодался, треснувшие рёбра отчаянно ныли, как, впрочем, и нос, и голова. Ему нужно было поесть и закинуться кодеином. Впрочем, от кодеина желудок возмутится, да и пищу, скорей всего, не примет. Не заслужил он еды. Судя по всему, что Гарнер выяснил, гнусный ублюдок сейчас морит Констанс голодом в каком-то подвале.

И ещё раз окатила его с головы до ног волна посткокаиновой ломочной депрессии.

Про эту депрессию он позабыл в мгновение ока, когда кто-то наставил ему в затылок ствол. Гарнеру ничего умного не пришло в голову, но он всё равно сказал:

— Вы очень тихо ходите. Я не услышал, как вы подошли.

— Я тут увидел, как ты возишься с ручкой моей двери, ну и взял из машины пушку, а подобрался, да, реально тихо. Сработало, прикинь.

Гарнер извернулся так, чтоб уголком глаза увидеть парня. Худощавый, узколицый, с крупным носом. Явно не глупец. На лице триумфальное выражение. Он, кажется, из тех, кто любит пушки, вот только случая пострелять всё не выпадало.

— Во сколько ещё домов ты влез? — спросил парень.

— Я понятия не имею, зачем дёргал ручку, — устало ответил Гарнер. — Я честно не знаю. Я после кодеина, у меня в мозгах каша. Вы Джефф Тейтельбаум?

Парень мгновение смотрел на него с искренним изумлением, потом ухмыльнулся.

— Умеешь читать по почтовым ящикам? Маладца!

— Я хреново выгляжу, да? Я целую вечность не брился. У меня все волосы выдрали перевязками. Смахиваю на бомжа. И воняю, как бомж. Едрит твою, да я чувствую себя, как настоящий бомж!

— Перевязками... — У Тейтельбаума явно оформилось какое-то умозаключение. — Иисусе Христе! Да ты из тех конченых психов, которые Кенсона замучили!

— Не знаю я никакого Кенсона. Я сюда пришёл, потому что... произошло убийство. Убили детектива по фамилии Блюм. Я нашёл тело Блюма у него на квартире... и вот...

Челюсть Тейтельбаума отвисла. Он отступил на шаг и осторожно опустил пушку. Гарнер повернулся и присмотрелся к оружию внимательнее.

Срань Господня, да это же «магнум-357».

— Тебе сейчас сильно нужна эта пукалка? — осведомился Гарнер. — Такая пушка не только продырявит мне башку, если что, но и выбьет кому-нибудь оконное стекло. Судя по всему, ты на пушках немного сдвинут. Боюсь разочаровать, но после такого тебе едва ли позволят применить её вторично.

Тейтельбаум нахмурился.

— Ты что про Блюма знаешь? А?

— Я нанял его разыскать мою дочурку. А ты тоже потерял... мальчика? Митча, да? Я услышал твоё сообщение на автоответчике Блюма.

— Ах, вон оно что...

Гарнер заговорил быстрее, принуждая себя игнорировать пушку.

— Кто бы ни совершает убийства... Мокруха... он похитил мою дочь и воткнул её отрубленный палец в груду чьих-то останков. Блюм полагал, что имеется связь между этими убийствами и кем-то по фамилии... Денвер.

— Там какой-то культ, — начал Тейтельбаум и яростно затряс головой. — Мать твою дивизию, не могу поверить, что обсуждаю эту неебическую чухню с...

— С уличным вором? Меня самого ограбили, вот и всё. Меня избили и ограбили. Мне даже помыться было негде. Слышь, чувак, они украли мою дочь. И я хочу знать всё, что известно тебе!

Окрестности Малибу

Она приучилась утаивать свои чувства. Но Констанс ненавидела Эфрама глубоко и страстно.

Даже сейчас её к нему тянуло. Не только из-за Награды. С Эфрамом было безопаснее, чем с этими людьми, в этом месте. В этой слабо освещённой комнате с по меньшей мере гротескной мебелью. Эфрам, кстати сказать, едва ли позволил бы ей так долго смотреть на