подобные ужасы. Он бы уже покончил с ними, пускай и по не вполне благородным соображениям. Он расценивал их как... как он там любит говорить? Эстетически неприемлемые или что-то такое.

Кровать была сделана из человечины. Из кусков человеческих тел. Для рамы кровати использовали кости, а для опор — фрагменты ног. Большая часть обрубков потемнела от времени. Но кожа поверх матраса (а чем же набит матрас?) выглядела совсем новой. Её содрали с чернокожего мужчины, совсем молодого, почти мальчика. Она видела перевёрнутое лицо мальчика на одной стороне матраса. Веки наскоро сшили грубыми стежками.

В комнате воняло.

В центре кровати вяло совокуплялись подростки — белый мальчик и чёрная девочка. Трахались и царапали друг друга ногтями. Констанс тошнило от этого зрелища, не приносившего никакой Награды: к ней отчасти вернулось естественное омерзение. Но Больше Чем Человек, Баллошка, «Палочка-Выручалочка», и женщина, у которой из лица росло что-то белое, хотели, чтоб она смотрела, требовали, чтоб она смотрела. Они стояли по другую сторону кровати. Они забавлялись. Ей подумалось, что они её, вероятно, к чему-то готовят. Ей было всё равно. Ей хотелось только вернуться к Эфраму и укрыться за его спиной.

На кровати произошла внезапная, как обрушение карточного домика, перемена: мальчик обмяк.

— Слишком много крови потерял, — заключил Палочка-Выручалочка, обследовав тело. — Умер.

— А теперь, — сказал Больше Чем Человек, — твоя очередь. Констанс, залезай. Митч мёртв, и Прим инициирует тебя, и станешь ты как одна из нас.

— Нет, спасибо, — вежливо ответила Констанс.

Больше Чем Человек расхохотался.

— Отличная видимость моральной победы!

Что-то замерцало вокруг головы Больше Чем Человека. Она видела, что эта штука похожа на слизня с морского дна, такая же, как у его жены, только поменьше. Тварь потянулась к Констанс, будто ожившая струйка слюны. Она отпрянула. Дверь за её спиной была заперта.

— Добро пожаловать на вечерии-и-и-и-инку! — издевательски пропел Больше Чем Человек.

Палочка-Выручалочка сказал что-то по-немецки. Женщина с торчащей из головы улиткой ответила на том же языке — негромко, сдавленно, потом всхлипнула, подняла платье и...

Констанс отвернулась. Худая негритянка на кровати из человеческих обрубков рыдала.

— Митч... Митч...

Мальчишка был мёртв. Негритянка пыталась сбросить с себя его труп, но не могла. Слёзы текли из её покрытых коростяным налётом, покрасневших глаз, стекали по растрескавшимся губам, и она тщетно пыталась перевернуться. Констанс снова отвернулась. Она не хотела никому желать зла. Она ничего не хотела чувствовать. Если почувствует хоть что-нибудь, откроется...

Желтовато-серебристое щупальце дотянулось до неё.

В замке что-то скрежетнуло, и дверь открылась. Она обернулась.

На пороге стоял Эфрам, но вид у него был сломленный.

— С меня хватит.

Он швырнул ключ на пол.

— Я... согласен сотрудничать, Сэмюэль.

— В последнее время ты сделался на удивление покладист, — захихикал Сэм Денвер. — Спасибо, Констанс. — Щупальце втянулось в его голову, как втягивает рожок улитка.

Денвер отстранил Палочку-Выручалочку и подошёл к жене.

— Итак, Эфрам, что ты можешь для неё сделать?

Видя, что существа потеряли к ней интерес, Констанс передвинулась ближе к кровати. Она сама не знала, почему, но чувствовала, что так надо. Возможно, в ней приоткрылась какая-то дверца. Она отпихнула труп белого мальчика, перекатила его на край кровати, ближний к Денверу, подальше от негритянки. Девочка заскребла ногтями по коже, стараясь скатиться с жуткого ложа, и на расстоянии трёх дюймов от её лица очутилось мумифицированное лицо чёрного мальчика, красовавшееся на матрасе. Негритянка вскрикнула, узнав его, и Констанс тут же распознала родственные черты.

Это был её брат.

Негритянка закрыла лицо руками, разразившись неконтролируемым потоком кровавых слёз. Констанс помогла ей встать и оттащила в сторону. Девочка, не издав ни звука, упала и забилась в корчах. Констанс подумала, не позволит ли Денвер им двоим выползти за дверь.

Эфрам смотрел на старуху.

Это, наверное, миссис Денвер, Джуди. Бывшая миссис Штутгарт. Эфрам что-то с ней делал силой своего разума. Он скорчил печальную гримасу и покачал головой.

— У меня недостаточно сил. Они слишком прочно к ней присосались.

Денвер угрюмо кивнул.

— Тогда катись отсюда и оставь девушку.

Эфрам помедлил, потом забормотал себе под нос. Констанс поняла, что это заклятие. Он вызывал...

— Нет, — сказал Денвер. — Если сам не справишься, даже не пробуй.

— Но другого способа не существует, — безучастно отозвался Эфрам, на миг остановив заклинание. — Безымянный Дух оторвёт их от неё. У меня не хватит сил сделать это в одиночку.

— Безымянный Дух! — горько рассмеялся Денвер. — Пикси, а кто такой твой Безымянный Дух, чтоб его черти взяли? Ты знаешь, что он с ней сделает? Или тебе именно того и надо?

Эфрам перестал бормотать и воззрился на Денвера.

— Ты что сказал? Ты что имеешь в виду — кто он такой?

Денвер покачал головой.

— Как ты можешь впадать в такой самообман? Но, разумеется, он бы тебе не позволил... Эфрам, да будет тебе известно, что твой драгоценный Безымянный Дух — всего лишь Акишра. Повелитель Акишра. Самый могучий из них, но, в конечном счёте, всего-навсего Акишра.

— Нет!

Констанс ещё не доводилось видеть Эфрама таким дезориентированным. И настолько напуганным. Она покосилась на дверь. Девочка за её спиной — Господи, как от неё воняет, несёт гниющей кровью, дерьмом и чем-то похуже... — поднялась на колени, но идти не могла. Констанс её было не утащить, но бросать негритянку здесь она не хотела.

Что я делаю? подивилась она. Может, я слишком долго без Награды, и начинается ломка. Это ощущение...

— Ты думал, я клюну на твою уловку, Денвер? — с натянутой усмешкой спросил Эфрам. — Я бы знал.

— Ты и вправду не видишь их? — протянул Денвер. — Линии контроля? Я думаю, он не хочет, чтоб ты их замечал. Тогда сам взгляни. Здесь, под нашим влиянием, ты можешь их увидеть...

Эфрам поднял глаза и шокировал Констанс стонущим визгом. Девушка проследила его взгляд: словно нити от марионетки, тянулись от головы Эфрама дюжины тонких полупрозрачных щупалец, которые теперь пришли в движение, заколыхались, заволновались и действительно приобрели сходство не с нитями кукловода, а скорее с маленькими щупальцами, что свисают с бахромы крупной медузы.

Они уходили в голову Эфрама. Тонули в ней. Они пронизали всё тело Эфрама и тянулись из него в потолок. Из этого мира в иной. Разумеется, они не были вполне материальны — это сразу было видно. Но они там были.