— Эй, да ты что, шутишь? Разве ты не должен был меня подобрать час назад? Мы ж на вечеринку едем.

— А что, будет вечеринка?

Она посмотрела на него с искренним раздражённым недоумением.

— Разве я стала бы тебе говорить про вечеринку, если б её не было?

— Ну, не знаю. — Он шумно перевёл дыхание, внезапно почувствовав себя идиотом. С какой стати Лизе лгать?

Он отступил на шаг и посмотрел на неё в боковом свете фонаря над парковкой. Неужели это там? Нечто вроде сказочной вуали, колышется-поблескивает в воздухе вокруг девушки, словно бы извиваясь?

Он одёрнул себя и перевёл взгляд. Лиза шагнула вперёд, обвила руками его пояс, привлекла к себе. Вернулось пьянящее сладостное ощущение её близости, словно перетекло от Лизы в его тело. Он обнаружил, что возвращает объятие, и тут она сказала:

— Послушай, я же вижу, тебя что-то гнетёт. Разве мы ещё недостаточно сблизились, чтобы поговорить начистоту?

— Не знаю, — пробормотал он. — По какой-то идиотской причине я до сих пор чувствую ответственность за смерть Эми. За то, что с ней случилось. Я только что поговорил с человеком, который болен тем же, от чего умерла Эми. Если это одно и то же...

Собственные слова казались ему туманными и далёкими, теперь, когда он держал Лизу в объятиях. Она была настоящая. Её близость — настоящая. Вот что важно.

— Слушай, — шепнула Лиза, — я хочу, чтоб ты поехал со мной на эту вечеринку. Потому что ты должен повидать людей, которые мне спасли жизнь.

Он немного отстранился и глянул ей в глаза, не переставая обнимать за талию.

— И как они это сделали?

— Они мне помогли соскочить с наркоты. Помогли отвыкнуть. Не надо было мне тогда принимать экстази... Нельзя мне. Понимаешь, по городу циркулирует новый наркотик. — Она склонила голову на плечо и посмотрела на него честным взглядом. — Ты слышал про кседрин? — Хотя нет, она произносила зедрин.

— Не-а. — Его одолевала приятная истома. Ниже пояса, в средоточии мужской сексуальности, словно бы загорелся мягкий свет.

— Ну... зедрин — это новый синтетический наркотик. Я на него подсела. Думала, что смогу соскочить, заменив экстази. Но нет. Многие на нём сидят. И на других наркотиках тоже. Денверы помогают им очищаться. У них там клиника детоксикации для наркозависимых.

— Да? Так вот чем объясняется режим секретности...

— А то. Там же знаменитости. Но ты послушай! Я только сегодня вспомнила, что встречалась с твоей бывшей женой! С Эми! Мы совсем ненадолго пересеклись, она как раз выписывалась из клиники. Она сидела на зедрине, и Лу Кенсон тоже.

Кенсон? Он на миг отвлёкся от обволакивающего наслаждения.

— Лу Кенсон...

— Да. Лу увяз очень глубоко. И Эми... Наркотик оставляет постоянные эффекты, побуждает к самоувечию, уродует мозг... Начинаются параноидальные глюки, кажется, что видишь ползущих по тебе монстров и всякое такое. Ну, как с кокаином: при передозировке мерещатся насекомые, кишащие на коже. Кенсон и Эми снова присели на эту гадость, а мне повезло соскочить с зедрина. Денверы-то мне и помогли. Они и Зак Артрайт...

Его охватило немыслимое облегчение. Он снова почувствовал почву под ногами. Всё обрело смысл. Головоломка сложилась. Он широко улыбнулся.

— Господи... как мне нужно было это услыхать. Хорошо, так там вечеринка, ты говоришь?

— Ага. Для тех, кто избавился от зедриновой зависимости.

— Тогда... погоди, я на машине Джеффа...

— Никаких проблем. Поехали со мной.

— Ладно, я только вернусь с ним поговорить...

Лиза поморщилась, будто унюхав что-то неприятное.

— Может, лучше не надо? Он немножко спятил. Я не хочу, чтоб он знал, куда мы едем. Разве нельзя просто взять и свалить отсюда?

Прентис пожал плечами. Джефф свой в доску, ему всегда можно позвонить и объяснить, мол, так и так вышло.

— Конечно. Двинули в Малибу.

Джефф как раз повернулся возвратиться на парковку, и тут на него налетел доктор Драндху, потрясая стетоскопом.

— О, мистер Тейтельбаум, а вот и вы! Не возражаете, если мы вернёмся и ещё немного побеседуем с мистером Кенсоном?

— Да, разумеется. У меня к нему несколько вопросов. При условии, конечно, что он сумеет хотя бы пять минут обойтись без оскорблений.

— Он чем-то вас... обидел?

— Он меня обосрал с головы до ног, скажем так. Но пойдёмте. Том уже, наверное, вернулся в палату Кенсона.

Подходя к палате, Джефф заметил низкорослого крепко сбитого человечка с большими мочками ушей, похожего на марионетку Хауди-Дуди[63], с холщовой сумкой в руках. Лучезарно улыбнувшись, коротышка проследовал своей дорогой.

Из палаты Кенсона доносились крики и проклятия. Усатый толстый санитар с трудом удерживал вырывающегося пациента.

— Доктор так сказал, тебе же лучше будет, паря, ну что ты дёргаешься?

Но Кенсона схватили конвульсии, он задёргался с энергией, которой трудно было ожидать от человека в его состоянии. Подойдя поближе, Джефф с омерзением увидел, что у Кенсона изо рта идёт пена, челюсти клацают, руки трясутся, ноги мечутся туда-сюда. Судя по характерным вонючим пятнам, расплывающимся по простыне, Кенсон обмочился и обгадился.

Магнитофона на капельнице не обнаружилось.

— Кто перевязал ему голову? — возмутился Драндху. — Никто не должен был его перевязывать! Голову вообще не надо трогать!

Кенсон последний раз судорожно дёрнулся и обмяк, повалившись на койку и дико вращая глазами. Теперь мышцы его словно окаменели.

Санитар выпустил больного и запротестовал:

— Клянусь, я к нему вообще не прикасался, я просто услышал, что он тут колобродит, и...

— Да-да, понятно, а теперь, сделай милость, дай пройти, — бросил Драндху, заходя Кенсону за спину. Он начал разматывать повязку. Что-то подсказало Джеффу подойти и заглянуть доктору через плечо. Наконец Драндху полностью снял бандаж. У Кенсона отсутствовала верхняя часть черепной крышки: её срезали хирургической пилой. Обнажился мозг. И там кишели черви.

Кто-то скальпировал Кенсона и запустил ему в мозг паразитов. Настоящих червей, а отнюдь не астральных.

И не их одних. Пауков, стоножек, крупных красных и чёрных муравьёв. Они десятками ползали по его мозгу и выедали содержимое черепа.

Кенсон содрогнулся в последнем отчаянном спазме и умер, а Джефф отвернулся и, не выдержав, обблевал халат усатого санитара.

Глава 12

Окрестности Малибу

Митч пытался припомнить, как попал сюда, и не мог. Насколько ему представлялось, он всю жизнь провёл в затуманенной комнате,