немногих выживших в ней. Когда Ирена и Ракель встретились посреди выжженной пустыни, в которую превратилась красавица-Варшава, они, крепко обняв друг друга, долго стояли на улице. Мы пережили этот ад, — повторяли они, смеясь. Потом Ирена увидела, что Ракель плачет. «Я никогда до этого не видела ее плачущей», — вспоминала Ирена. Она подошла к подруге, и Ракель печально посмотрела на нее. Меня теперь зовут Каролина, — объяснила она Ирене, — Каролина. И не иначе. Ракель умерла в гетто. Станислав ничего о ней не знает. Ирена кивнула. Она понимала. Часть ее тоже умерла вместе с гетто. Как и часть любого из выживших бойцов.

Теперь, сказала Ракель, у них со Станиславом уже есть ребенок — девочка, — и все, что они сейчас могут делать, это заботиться о будущем. Жить в прошлом — значит оживлять погребенные в нем боль и тоску. Ракель всегда была живой, энергичной, неунывающей, и все перипетии войны не сломили ее. Но как и многие в Варшаве, она полностью похоронила свою старую жизнь. «Она больше никогда не говорила об этом», — вспоминала Ирена[390]. Впрочем, расставаясь после той встречи на улице, Ракель повернулась к Ирене: Ты ведь иногда будешь вспоминать о Ракели?

Ирена пообещала, что будет.

Глава семнадцатая

Как закончилась эта история

Варшава, 1945–1947 годы

Адам и Ирена оставались в Окенце с Марией Палестер и доктором Рудольфовой до весны 1945 года. Пройдут еще месяцы, прежде чем война наконец закончится, но к марту миссия, расположенная в старых казармах, приняла новое направление. Теперь большая нужда была не в полевом госпитале, а в доме для тысяч сирот. Мария и доктор Рудольфова открыли двери для детей, оставшихся без крова и семьи, и стали директорами большого нового приюта.

В марте Адам и Ирена вместе отправились в Варшаву. Для них конец войны — после столь многих фальстартов и перерывов — стал подлинным началом совместной жизни и долгожданной истории любви. Она была беспорядочна и хаотична. Человеческое сердце не ровно само по себе, оно наполнено изгибами и узлами[391]. И те узы, что связывали Адама и Ирену, и та страсть, что все еще пылала между ними, были сильны как никогда. Впереди их ждали новые испытания. Война оставила шрамы не только в их душах, но и на их телах. Был еще вопрос, что сказать Митеку, когда они вернутся в Варшаву. Но Ирена любила Адама и не представляла другой жизни. Так с совместным возвращением их жизнь начиналась заново. Адам — который больше никогда не вернется к своему прежнему имени и сам себя называл Штефаном — продолжил работу над докторской диссертацией и вновь погрузился в свои книги и изучение древней истории. Ирена, напротив, обратила всю свою энергию вовне. Она вернулась в городскую службу социальной работы и посвятила себя ее возрождению. Вскоре она была назначена главой службы социальной работы. Одним из ее первых шагов на этом посту стало установление сотрудничества с сиротским приютом в Окенце и Марией Палестер.

Так после долгой черной полосы начали наконец приходить хорошие новости. Потери были позади, и Адам с Иреной воссоединились на фоне других историй выживания. Хелена Чешко была жива, когда освободили лагерь в Равенсбрюке, и сейчас направлялась домой. Доктор Хирцфельд и доктор Радлиньская тоже выжили. Изабела Кучовская, Ирка Шульц, Владислава Мариновская, Янка Грабовская, Станислав Папузинский — все они остались в живых и увидели своими глазами свободную Польшу. Станислав забрал своих лишившихся матери детей из приемных семей. Марек Эдельман, работавший рядом с Алой и Нахумом в медицинском пункте на Умшлагплац, а затем возглавивший героическое восстание в гетто, был провозглашен героем. Он стал врачом. Поступая так, он, быть может, вспоминал об Але и Нахуме.

Ирена и Адам присоединили к созданной ими новой семье двух еврейских приемных дочерей, включая любимицу Ирены Эстеру. Семья была большой, а дом маленьким, но теперь Ирена отчаянно хотела стать матерью. Эстера оставалась с ними несколько лет и потом вспоминала, что Адам и Ирена были заботливыми и любящими родителями. Адам проводил с Эстерой много времени, помогая ей с выполнением ученических домашних работ. Ему всегда нравилось преподавать.

Что же насчет остальных «детей» Ирены? Теодора, жена Йозефа Зисмана, забрала маленького Петра из приюта, где он был в безопасности во время оккупации. Ирена никогда не забывала слов Йозефа, когда он отдавал ей Петра: «Помогите ему вырасти хорошим человеком и достойным поляком»[392]. Теодора сдержала это обещание за Ирену.

Кузен Петра Михал Гловинский был еще одним маленьким выжившим, и мать также забрала его из приюта.

Станислава Буссольд и ее муж вырастили как собственного ребенка маленькую Бету — которая уже начала ходить — и удочерили ее. «Мое свидетельство о рождении это маленькая серебряная ложечка с моим именем и датой рождения, спасенная вещица спасенного ребенка», — говорит она[393]. Но сегодня она с большой любовью рассказывает о детстве у приемных родителей. Бета пыталась искать, но так и не нашла тот номерной счет в швейцарском банке, где ее еще могло ожидать оставшееся состояние семьи Коппелей.

Катажину Мелох, десятилетнюю девочку, которую Юлиан Гробельный и безымянный пожилой священник передали Ирене. Она лишилась родителей вскоре после начала войны, но после окончания ее разыскала тетка: «Если бы тетя не увидела адрес на посылке, отправленной мне в приют, — говорит Катажина, — она бы ни за что не нашла меня так быстро»[394]. Много десятилетий спустя ее все еще преследуют воспоминания о гетто. После войны Катажина сделала карьеру журналистки. «[Но] я все еще не могу писать о своем пребывании в варшавском гетто, — говорит она[395], — на улицах я каждый день видела тела, накрытые газетами. Они были постоянной частью пейзажа». И она всегда вспоминает с теплотой и горечью о героизме и трагической гибели своего «хранителя» Ядвиги Денеки.

После войны дочь Алы Голуб-Гринберг, Рами, нашла своего дядю Сэма и его жену Анну и со временем стала медсестрой и матерью[396]. Сегодня она уже бабушка. С Элжбетой, дочерью Ядвиги и Януша Стжалецких, они хорошие подруги.

Это лишь немногие среди тысяч. И пусть одни, как Ракель, предпочли похоронить прошлое, одну вещь, по мнению Ирены, выкопать все-таки стоило. Весной 1945 года, вскоре после того, как Ирена вместе с Адамом вернулись в Варшаву, Ирена и Янка встретились теплым солнечным днем на месте старого сада на заднем дворе разрушенного дома, чтобы отыскать спрятанные листы с настоящими