Подниматься по крутому каменистому склону было трудно, но эльф и орка сумели подобраться к самой стене. Роман больше не сомневался, что создавали Обитель если и не боги, то существа, владевшие магией такой силы, которая ему, Рамиэрлю, и не снилась. Эльф и орка обошли крепость, но не нашли не то чтобы прохода, даже щели, в которую удалось бы вставить хотя бы иглу. Пришлось вернуться к пролому, из которого продолжала хлестать вода.

1

Роскошные часы, заключенные в раззолоченный футляр черного дерева, самодовольно пробили десять раз. Перед дверью в покои регента сменился караул: двое арцийских гвардейцев в вычурных мундирах — для красоты и четверо гоблинов в черной коже — для надежности. Важный и благообразный, как клирик высокого ранга, лакей в сопровождении еще одного горца прошествовал с подносом — его величество изъявил желание освежиться!

Устраивающийся на троне арцийских владык человек императором не был, но он был победителем, а победителей разумно называть так, как они того желают. Михай Годой желал, чтобы к нему обращались как к августейшей особе. Не обремененная излишней щепетильностью многомудрая дворцовая челядь незамедлительно приняла это к сведению, и во дворце Анхеля все поехало по накатанной колее, словно бы и не было ни императора Базилека, ни нанесенного Арции сокрушительного поражения. Полчища слуг усердно выполняли привычную работу, разве что прекратив воровать — Годой и его страшноватые подданные вызывали легкую оторопь, и попасться им под горячую руку не хотел никто.

Сам же Годой, хоть и водворился в покоях Базилека, окончательной победу не считал. Да, пока ему все удавалось, но в каждой удаче были свои червоточинки. Он получил Таяну и принцессу, но упустил Рене и Гардани. Он неплохо продвинулся по дороге магии, но седой эландец, похоже, знает не меньше. Он наголову разбил арцийскую армию, заодно убедившись в своем умении удерживать взнузданных, но Архипастырь уцелел и сохранил свою гвардию. Пока Феликс жив, о примирении с Церковью не может быть и речи, брать же Кантиску штурмом Михаю очень не хотелось. Город был отлично укреплен, а Добори и Феликс показали себя умелыми военачальниками. Прими кто-то из них после смерти Ландея командование, еще вопрос, за кем бы осталось Лагское поле. Понимал тарскиец и то, что разорение Святого града сделает его в глазах верующих святотатцем, а он намеревался править своей империей долго, успешно и милостиво. Беспокоили и зачастившие в Кантиску чудеса.

Во вмешательство Эрасти Годой не верил, но готов был допустить, что происшедшее с попытавшимся завладеть перстнем Проклятого союзником — дело рук Преступившего, если не треклятого Романа. Новый Архипастырь и его дружки были не из разговорчивых, но Михай хорошо представлял силу погибшего ройгианца, сам он был куда слабее, следовательно, Феликса придется предоставить его же собратьям. Архипастырь выступил против того, кто оказался сильнейшим, а Церковь всегда поддерживала победителей, поддержит и теперь, но для этого нужно время.

Второй, куда меньшей головной болью был командор Мальвани с его армией. Тарскийский господарь рассчитал время сражения так, чтобы тот не успел соединиться с Ландеем. Предполагалось, что «Тигр»[20]бросится на захватчиков в надежде отомстить, — не бросился. Войска Годоя неделю прождали на Лагском поле; Мальвани не пришел, и регент не мог отделаться от мысли, что где-то болтается двадцать пять тысяч обученных и прекрасно вооруженных воинов. Хорошо хоть, разделенные превосходящей их вместе взятых армией, Мальвани и Феликс не встретятся…

Тарскиец вальяжно откинулся на спинку кресла, заставляя себя оценить вкус императорского вина — при всей своей бездарности Базилек держал прекрасные погреба. Годой был рад, что последний потомок Анхеля удрал со всем семейством. Бежавший император в глазах подданных куда дешевле императора покойного и тем паче — убиенного. Анхель при всем своем уме зря прикончил Пурину. Похоже, великого императора под руку толкнула месть, Годой же считал таковую глупостью, причем непозволительной. Регент учился в том числе и на своих ошибках, главными из которых считал попытки захватить Арроя живьем и сломать Гардани. После исчезновения графа Михай велел себе забыть о мести и избавляться от врагов при первой возможности, какой бы легкой и необременительной ни была их смерть.

…Чужой пристальный взгляд заставил резко обернуться, но это был всего лишь кот. Черный, словно выточенный из блестящего горного камня, он застыл у стены, таращась на регента желтыми злыми глазами. Отчего-то тарскийский господарь так сжал ножку бокала, что она раскололась и осколок пурпурного стекла поранил ясновельможную ладонь. Годой, изрыгнув парочку проклятий, зажал ранку тончайшей салфеткой и обернулся к коту, но тот исчез, зато явился начальник гоблинской стражи.

— Господарь, — Нкрдич не счел нужным менять обращение, а Годой не собирался учить пресмыкаться тех, кого научить невозможно, — пришли двое, назвавшие ключ-слово. Тот, кто приходил в Высокий Замок, и гонец из Лаги.

— Зови, — отрывисто велел Годой. — Сначала гонца.

Запыленный тарскиец преклонил колени и протянул свиток. Новости оказались не из лучших: Мальвани, узнав о разгроме, повернул назад, а узнал он не от кого-то, а от Архипастыря, который обманул всех. Церковное войско с присоединившимися к нему остатками арцийской гвардии соединилось с Северной армией, но, вместо того чтобы дать бой, арцийцы повернули на Гверганду.

В том, что, оказавшись между ним и Рене Арроем, Феликс и Мальвани выберут последнего, Годой не сомневался. А это значит, что у Эланда появится сухопутная армия, которая намертво запрет Приморский тракт. Это было бы не так уж и страшно — пусть сидят у Гверганды и не мешают прибирать к рукам Арцию, — если б не Архипастырь, без благословения которого корона Анхеля остается усыпанным драгоценностями куском золота, а Михай Годой — отлученным от Церкви узурпатором и чернокнижником. С другой стороны, если Архипастырь засядет в Гверганде, его не будет в Кантиске, и если дать конклаву возможность объявить о смерти его святейшества…

Отпустив гонца, Михай пригласил шпиона, и на сей раз не унизившегося до раболепства. Прознатчик знал себе цену; это регента не раздражало, как не раздражала гордость горцев.

— Я привез женщину, именующую себя вдовой Стефана Таянского, — без обиняков объявил «негоциант». — Она представляет некоторый интерес. Хотя бы потому, что является племянницей императора.

— Значит, это не Герика? — будничным голосом уточнил регент.

— Это Марина-Митта. Она весьма красива и не расположена к монашеской жизни. Я взял на себя смелость доставить ее в Мунт. Про Герику же в указанном монастыре никто не слышал.

2

Эстель Оскора

Мы сидели во дворе Цитадели — самого высокого места Идаконы, не считая Башни Альбатроса и Грозового маяка, но туда посторонних не пускали.