Ланка то и дело открывала заветную шкатулку, любуясь прихотливой игрой света с багряными звездами. Герцогиня могла часами следить за пляской холодного огня, но в последние недели это стало невозможным. Стоило только взглянуть на камни, и на женщину накатывала тошнота. Если же она их все-таки надевала, становилось совсем плохо. Первой углядела связь между украшениями и состоянием своей подопечной Катриона. Не мудрствуя лукаво, старуха объявила, что, если Илана хочет благополучно разродиться, рубины лучше запрятать куда подальше.

Все существо таянки противилось этому решению, но здравый смысл заставлял согласиться с доводами эландки. Циала, которой принадлежали камни, дала обет безбрачия и целомудрия. Известно, сколь сурово относилась святая, к слову сказать весьма сведущая в магии, не только к прелюбодеянию, но и к плотским утехам вообще. Ланка знала, что камень и человек взаимно влияют друг на друга. Обычно это не слишком заметно, но, если камни долгое время принадлежат сильному магу, они навсегда обретают некоторые свойства хозяина. Циала полагала беременность состоянием постыдным и греховным, и столь любимые ею тарскийские рубины это запомнили. Отсюда и те боль и тошнота, которые одолевают, стоит хотя бы взглянуть на камни. Что ж, несколько месяцев она без них обойдется, а чтобы не искушать судьбу, отдаст ларец на хранение Церкви.

Толстый Тиверий витиевато поблагодарил за оказанную ему честь и торжественно водрузил шкатулку с реликвией в алтарной части геланского храма Святой Циалы, куда супругу регента никто бы одну не пустил. Обмороки и резкие боли в спине прекратились почти сразу же, но тошнота и раздражительность никуда не делись. Сменивший Шаму лекарь с невозмутимым видом готовил очищающие и уменьшающие отеки зелья, терпеливо объясняя, что все в порядке и иначе просто не может быть, но Ланка не успокаивалась. Ее бесило все — тускнеющая красота, отвратительное самочувствие, редкие письма и, главное, — то, что от нее ничего не зависит и она может лишь ждать срока, единого для матери наследника и последней судомойки. Ждал срока и Симон. В отличие от своей пациентки, медикус был твердо убежден в том, что у Михая Годоя не должно быть наследника.

3

Орка даже не успела испугаться, когда Роман потянул ее в воду. Зная твердость своего друга, девушка настроилась на долгий спор с упреками, поджатыми губами, перемирием, заключенным за обеденным костром, и решительной вечерней атакой. Она надеялась, что Роман сдастся, но чтоб так сразу… Ледяная вода обожгла не хуже огня, но больше ничего неприятного не случилось. Орка с восторгом и удивлением наблюдала, как река расступалась, словно разрезаемая гигантским ножом, пока они медленно опускались на некогда бывшее тропой дно. Справа и слева возвышались абсолютно гладкие и блестящие стены из чего-то вроде полупрозрачного зеленоватого камня, от которых веяло холодом и сыростью.

Потом они быстро пошли вперед. Они шагали, а сзади смыкался со странным глухим ревом пропускавший их поток. Сердце орки от восторга и благоговейного ужаса трепыхалось пойманной ласточкой, а в голове осталось место для одной-единственной мысли: не приди к ним прошлой осенью Роман, она так бы осталась девчонкой с дикой заимки и никогда бы не узнала, сколь велик и невероятен мир. Путь по дну, однако, оказался недолгим, Роман резко дернул девушку за руку, ледяная вода вновь обожгла и отступила.

Сзади грохотала река, перед глазами рвалась ввысь темно-серая сверкающая башня. Это было царство камня, похожего на вороненую сталь, и лишь над головой сияло ясное синее небо, по которому ползло одинокое облако, напоминающее толстую собаку.

Они дважды обошли башню кругом — ни двери, ни окна, ни хотя бы щели или выбоины.

— Бесполезно, — заметил эльф. — Если вход был, он где-то внизу…

— Нет, — покачала головой орка. — Дверь не знать даже жрец-старейшина. Говорить, сюда ходить лишь дети Инта. Мы не могем, я — простая орка, ты — враг. Нас не пускать.

— Может, ты и права. — Роман задумчиво тронул отливающий металлом камень и отдернул обожженную руку. Перстень Проклятого горел и переливался всеми оттенками от алого до черного, а на месте, которого коснулся черный камень, обозначилась дверь. Тяжелая, украшенная изображением волка, задравшего морду к полной луне. Скрипнули петли, и темная створка медленно отошла внутрь.

— Идем?

— Идем, волчонок!

Помещение, в котором они оказались, было просторным, сухим и пыльным. В свете луны, падавшем через отверстие в потолке, вырисовывалась одинокая сероватая колонна в самом центре. Снаружи Обитель Ночи казалась высеченной из цельной гематитовой глыбы, внутри камень стен напоминал известняк меловых гор. Ни ужаса, ни восторга башня не внушала; Рамиэрль ожидал чего угодно: живых скелетов, невиданных чудищ, хитроумных ловушек, но не этой жаркой пустоты, разве что… Эльф невольно вздрогнул, осознав, что сейчас день и никакой луны на небе нет и быть не может, зато после зимних снегопадов и весенних ливней башню-колодец должна заполнять вода. За века здесь скопилась бы уйма грязи и ила, но на пыльном полу не было ни капли, а стены излучали сухое тепло, словно в каменистой пустыне после беспощадного жаркого дня.

— Зачем мы входить? — пожаловалась Криза — Не надо знать, что внутри так… Нам не надо. Пойдем. Ой!

Вход исчез. Вместо него серела древняя кладка. Время как бы замерло, а стук двух сердец казался нестерпимо громким. Роман и Криза не вдруг сообразили, что это башня начала пульсировать в такт их сердцам. Камень кольца тоже пульсировал, попадая в такт биению башни, волны света захлестывали древнее сооружение.

Роман по наитию поднес подарок Проклятого к срединному столбу. Камень вошел в камень, словно в масло, и внутренность башни изменилась. Призрачный свет по-прежнему дрожал на древних стенах, но вместо невзрачного серого столба возникла прозрачная колонна, отливавшая той чистой, холодной синевой, которой поражает небо на исходе дня в месяце Волка, той же синевой, что плескалась в глазах Астена и самого Рамиэрля. Затем сверкающую поверхность прорезала тонкая трещина, и колонна раскрылась, как раскрываются созревшие каштаны. Роман, позабыв о прижавшейся к стене Кризе, шагнул внутрь прозрачного столба.

4

Холода он не чувствовал, хотя вокруг лютовала самая прекрасная из всех виденных эльфом зим. Ночная Обитель, Последние горы, Тарра — все куда-то исчезло. Он был в ином мире, сверкающем и холодном.

Небо над головой казалось лиловым, а на горизонте, над сверкающими ледяными вершинами горной гряды, сиял зеленый луч — последний луч уходящего дня. Медленно поднималась луна — огромная, серебряная, девственно чистая, лишенная уродливых серых пятен, так портящих лик ночной красавицы в мире Романа. Вокруг ночного светила кружили причудливые созвездия, внизу расстилалась слегка холмистая равнина. Со своей вершины эльф разглядел несколько волчьих пар. Звери свечой взмывали вверх, мягко приземлялись в пушистые сугробы, огромными прыжками носились по снежным склонам, оставляя цепочки синих следов. Иногда волки задирали головы вверх, и ветер разносил по ущельям торжествующий вой.