– Забудь про стакан! – попросила Кейт, слегка сморщившись, – это тебя Том научил? Он очень любит это сравнение, постоянно мучил меня и сестру этими «разбей и извинись, и ничего не получится». Склеим мы и стакан, и сердце. Оставь красивые сравнения кому-нибудь другому. Например, будущему сыну или дочери.

Кейт набрала в лёгкие побольше воздуха, чтобы начать говорить. Я видел, что ей выразить свои чувства было также трудно, как и мне. Но мы уехали подальше от городской суеты именно для того, чтобы поговорить и расставить все точки над «и».

– Марк, послушай. Если я сейчас скажу тебе «да», то всё, о чём ты будешь думать – это о том, что я люблю тебя таким, какой ты есть, и не стоит ничего менять. И поверь мне, я действительно люблю тебя таким, какой ты есть – будешь ты сидеть в инвалидном кресле, или же лишишься рук или памяти – для меня это не имеет никого значения. Свой выбор я сделала давно, а окончательно убедилась в том, что назад пути нет, когда собиралась сесть в тот самолёт. Потом случилось то, что случилось, и жизнь перевернулась с ног на голову. Всё, что мы с тобой планировали – рухнуло, превращаясь в пыль. Безнадёга, которая окружала меня в больнице, казалась бесконечностью. Я не видела выхода из сложившейся ситуации. Потом начались запреты отца, потом я узнала, что во мне живёт частичка тебя, и поняла, что это и есть тот самый лучик надежды, способный собрать пыль воедино и снова из неё что-то построить. Я знаю, что для тебя есть только одна причина встать на ноги – это снова сесть в самолёт и самостоятельно поднять его в воздух. Ни я, ни будущий ребёнок не станут таким стимулом, как вероятность вернуться к полётам. А ты в это не веришь. Ведь так?

Я кивнул, не желая перебивать её. Кейт говорила сложно, но красиво. И в её словах крылась истина, от которой было невозможно спрятаться.

– Так вот, Марк, я хочу, чтобы ты поверил в себя. Не в меня, не в вероятность полётов. В себя. Я могу любить инвалида, хотя, возможно, это не так просто, как мне кажется, ведь жизнь наложит много ограничений, и пока я не до конца осознаю, каких именно. Но я с этим справлюсь. А вот справишься ли ты? Будешь ли ты любить себя таким, какой ты есть сейчас? Будешь ли ты даже спустя десять лет радоваться мелочам и всё также шутить и прятаться за маской сарказма? Не будешь ли ты винить меня или себя в том, что ты не использовал свой шанс? Да, я не представляю, что ты чувствуешь, думая, что снова сможешь ходить, и что почувствуешь, если эта надежда рухнет. Но что, если получится?

– А что если нет? – вымученно сказал я, – что если я навсегда останусь в этом кресле? Не смогу самостоятельно передвигаться, не смогу держать на руках ребёнка и делать с ним первые шаги? Что говорить о будущем, если сейчас я не могу даже обнять тебя!

– Неправда, это тебе под силу, – ответила Кейт, – если перестанешь циклиться на том, чего ты не можешь, и постараешься подумать о том, что тебе доступно. Возможно, тогда смысл жизни покажется тебе более глубоким. Марк, прошу, дай себе шанс. Не ради меня, не ради самолётов, а ради себя самого.

– Тогда ты выйдешь за меня замуж? – спросил я, чувствуя, что Кейт не просто так ответила «нет», она никогда не делала ничего просто так. И своим «нет» она пыталась решить мои проблемы, не думая о себе.

– Ты вообще слушал меня? – рассмеялась она, когда раздался стук в дверь. – Ужин принесли, – встала она из-за стола и направилась к двери.

***

Несмотря на то, что мне не хватало физического контакта – после того, как я попросил Кейт прикоснуться к её животу, внутри которого билось сердце моего ребёнка, больше я ни на что не решался. Когда для любого шага тебе нужно развернуть кресло, найти удобное место, попросить что-то…потребность в контакте сходит на «нет». Слишком много сложностей нужно преодолеть для того, чтобы просто обнять человека. Возможно, Кейт права в том, что я должен дать себе шанс, чтобы эти сложности остались в прошлом.

– Может быть, прогуляемся? – внезапно спросил я.

– Ночью? – удивлённо посмотрела она на меня.

– А что мешает нам прогуляться ночью? Посмотри, как там красиво.

– Действительно, ничего не мешает, – легко пожала она плечами, – Я только потеплее оденусь, – она развернулась в сторону комнаты, а потом снова повернулась ко мне, – тебе помочь одеться?

– Буду благодарен, если поможешь мне надеть что-то на ноги. Хоть я их не чувствую, но вроде как их нужно держать в тепле. А с курткой я справлюсь.

– Отлично, замотаю твои ноги одеялом, – улыбнулась Кейт.

Странно. Это было весьма унизительно – просить любимую женщину надевать мне обувь, но в то же время это было так естественно. Хотя в глубине души мне всё равно казалось, что ей рано или поздно это надоест.

– Марк, я знаю, о чём ты думаешь, – крикнула Кейт уже из другой комнаты, – и если не прекратишь думать о том, что мне скоро всё это надоест, то тебе придётся слушать мои речи ещё много-много раз.

***

Выйдя на улицу, я словно открыл дверь в прошлое – воспоминания о том, как однажды мы гуляли с Кейт по заснеженным Альпам, как загадывали желания под бой курантов, как строили будущее, намечали планы – ни я, ни она не думали, что следующий Новый Год будет совсем не таким, каким мы его представляли, снежной лавиной накрыли меня. Это было не то, что больно. Это было слишком обидно. Слишком невыносимо думать о том, какой могла бы быть жизнь.

Кутаясь в тёплый шарф, Кейт везла моё кресло, под колесами которого скрипел снег, а сами колеса оставляли длинный двойной след на дороге – словно напоминая о том, что не все пути в нашей жизни пересекаются друг с другом, но иногда они следуют рядом, никогда не расходясь. Снег прекратился, представляя нашему взору тёмно-синее небо и россыпь звёзд на нём. Несмотря на холод и ветер, пронизывающий до костей, я не чувствовал, что замёрз. Несмотря на то, что Кейт отказалась выходить за меня замуж, поставив мне довольно справедливое условие, я не чувствовал ни грусти, ни отчаяния. Я наслаждался моментом