авиакомпании Deutsch Airlines и лучший её пилот – оба стали жертвами обстоятельств, приведших их к ограниченным возможностям. Возможно, это просто совпадение, но даже от одной мысли об этой, возможно, несуществующей взаимосвязи мне стало не по себе.

– Как вы себя чувствуете? – спросил я, не зная, с чего ещё начать наш разговор.

– Хочу поскорее отправиться за своей женой. Боль по ночам невыносима. Да и сама жизнь перестала приносить радость.

– Густав, мне очень жаль, – искренне сказал я, – если бы я мог чем-то помочь…

– То обязательно бы помог, – закончил он за меня, – Том, я слышал эту фразу миллион раз. Поверь мне, если бы в этом мире был бы хоть кто-то, кто мог бы мне помочь, я был бы счастлив и ухватился бы за этот шанс. Но чудес не бывает, а, значит, ещё немного и я отправлюсь вслед за своей супругой.

– Говорите, что чудес не бывает? – слегка охрипшим голосом спросил я, – а как же Марк Вольфманн? Наш лучший пилот? Он выжил в авиакатастрофе. Все погибли, а он выжил. И имеет все шансы к выздоровлению, хоть и упрямо отвергает их. Неужели это не чудо? Как после такого не верить в то, что всё в этой жизни не случайно? Что там, – я поднял глаза к потолку, – на небе кто-то давно распорядился нашими судьбами, и кому-то суждено познать, что такое чудо, а кому-то нет?

– Марк… Вольфманн…, – протянул Густав устало, – мне кажется, что этот человек крещён небесами. Он настолько удачлив, настолько умён и талантлив, что даже авиакатастрофа не способна отнять его жизнь.

– Возможно, вы правы, – осторожно продолжил я, – вот только…

– Вот только сам Марк так не думает? Винит себя в том, что случилось? Том, пожалуйста, обращайся ко мне на «ты».

– Хорошо, – я кивнул. – Как ты догадался про Марка? – удивлённо спросил я.

– Я знаю Марка. Он никогда не признает тот факт, что виноват кто-то другой. Он всегда будет считать, что виноват он.

– Но виноват-то я! – эта фраза вырвалась у меня неосознанно.

– Нет, Том. Ты не виноват. Никто не виновен. Точнее отчасти виновен я – я действительно не отправлял самолёт на планируемую проверку, несмотря на то, что у него были проблемы с навигацией. На тот момент мне казалось, что стоимость ремонта самолёта загонит нас в долговую яму, а самолёт летал, успешно приземляясь в разных точках мира. И никаких мыслей о том, что может что-то произойти, у меня не было. Я анализировал произошедшее, ситуация весьма противоречивая. Неисправность навигации, которая привела к катастрофе, должна была быть замечена техниками при предполётном осмотре, но этот вопрос тоже спорный. Навигация может быть в идеальном состоянии, а спустя час полёта полностью выйти из строя. Даже на новом самолёте. Диспетчер, который должен был увести самолёты с ВПП, чтобы дать возможность сесть неисправному борту, тоже виновен лишь отчасти. Самолёт уже снижался, топливные баки были почти пусты…

– Марк говорил о том, что время было на исходе, – перебил я Густава, – что лететь дальше возможности не было.

– Дело не в возможностях, точнее не только в них. Лететь на практически пустых баках без связи с землёй, задача из разряда невозможных. Самолёт – не птица, хоть и чем-то на неё похож, он не может лететь в никуда, ожидая лучших условий для посадки. Том, – Густав внезапно посмотрел на меня, в его взгляде читалась безмерная усталость, – ты не должен думать о том, кто виноват в случившемся. Это не твоя работа, это работа следствия.

– Следствие привлекло меня, как руководителя авиакомпании, выяснив, что самолёт не прошёл нужную проверку.

– Допустим, самолёт прошёл бы проверку, – кивнул Густав, – это не даёт стопроцентной гарантии успешного полёта. Случиться может что угодно.

– Но случилось не что угодно, случилось то, что проблема с самолётом тянется из далёкого прошлого, и её никто не решал. Возможно, самолёт вообще не должен был летать. Точнее, ты говорил мне по телефону, что его ещё тогда должны были снять с полётов. Если бы сняли, то катастрофы можно было бы избежать.

– Вполне возможно. Когда у тебя следующее слушание?

– Пока нет точной даты, сказали, что сообщат в письме.

– Как только у тебя появится эта дата, свяжись со мной. Если я буду ещё жив, я приеду на слушание и дам показания. С тебя снимут обвинения, потому что они необоснованны. А если они решат, что вина лежит на мне, то в силу состояния моего здоровья, максимум, что они могут сделать – это положить меня в больницу под охрану. А к тому времени я уже буду не в этом мире.

– Густав, ты не обязан этого делать, – сказал я, – а как же твой сын? Что, если ему придётся решать эти проблемы после твоей смерти?

– Это маловероятно. Он вернулся в Германию год назад, до этого он жил в Италии, его причастность к делу исключена.

– Зачем тебе это? – спросил я.– Зачем ты помогаешь мне?

– Раз уж моё здоровье решило прервать мою жизнь, то пусть перед смертью я сделаю что-то хорошее. Потому что плохого я сделал слишком много. Возможно, это мой шанс исправить свои ошибки.

– Как я могу тебя…

– Мне не нужно никакой благодарности, – отмахнулся Густав, – лучшее, что ты можешь сделать – это закрыть страницу своей книги с этой авиакатастрофой, и больше к ней не возвращаться. Если с авиакомпании снимут все обвинения, а в этом я не сомневаюсь, то начни строить её заново. Распределяй бюджет грамотно, не гонись за рейтингом – пусть рейтинг гонится за тобой. Ну и найди такого же замечательного пилота, как Марк.

– Таких больше нет, – усмехнулся я, – он даже сейчас готов управлять самолётом из инвалидного кресла. Жаль, что он никогда не сможет этого сделать.

– Не говори «никогда», – заметил Густав, потирая плечи, – в жизни возможно всё.

– Спасибо! – я встал, чувствуя, что пора уходить, – спасибо за то, что не отказался встретиться и за то, что согласился участвовать в судебном слушании.

– Пока не за что, – он вымученно улыбнулся.

Я пожал ему руку, и вышел из дома, кутаясь в теплую куртку. Время. Всё будет решать время. Оставалось только ждать.

***

– И он запросто согласился помочь? – спросила меня Мария поздним вечером перед сном.

– Да, – я кивнул, – он не в том состоянии, чтобы думать о будущем. Чудесное и в то же время ужасное совпадение, что он тяжело болен и согласился свидетельствовать фактически против себя самого. Хоть он и утверждает, что прямой вины нет ни у меня, ни у него, но не