— Теперь всех четверых вывезут за город, где им останется лишь уповать на тебя, — бесстрастно сообщил незнакомец. — Ты ведь не захочешь брать грех на душу?

Гордеев помотал головой, не в силах вымолвить хотя бы слово.

— Тогда слушай свою задачу. Ты ведешь дело некоего майора Чертанова. Так вот, оно должно быть закрыто за отсутствием состава преступления или недостаточностью улик, без разницы. Подкорректируешь протоколы, уберешь лишние показания свидетелей. Ну, в общем, ты эту механику знаешь лучше меня.

— Да, — Гордеев кивнул головой, и это оказалось значительно легче, чем отрицательно мотать ею.

— А пока суть да дело, — продолжал незнакомец, — изменишь меру пресечения Чертанову. Он должен выйти на свободу уже сегодня.

— Но такие решения принимаются лишь по согласованию с высшим начальством…

— Главное, чтобы ты согласовал свои действия вот с этим… — Мужчина качнул пистолетным стволом. — Тогда у тебя все получится быстро и оперативно. И потом, не забывай, что твоим родным каждая минута, проведенная в плену, покажется вечностью.

— Где гарантии, что они не пострадают, даже если я выполню ваши условия? — мужественно пискнул Гордеев.

— Слово Тарантула.

Следователю прокуратуры никогда не доводилось слышать эту грозную кличку, но он запомнил ее на всю свою оставшуюся жизнь. А когда самое плохое для него осталось позади, он поднял перед руководством вопрос о повышении бдительности на вахте у входа в прокуратуру и раскошелился на патентованную стальную дверь, которую установил дома. Если не считать нервного тика глаза, появившегося после этого у Гордеева, то история закончилась для него вполне благополучно.

* * *

Варяг не обманул. Двери тюрьмы захлопнулись за ним наглухо, и Чертанов глубоко вдохнул свежий воздух воли. Ощущение свободы его пьянило. Но в мозгу навсегда засела известная поговорка: от тюрьмы и от сумы не зарекайся.

О том, что его освободят именно сегодня, Чертанов узнал из малявы, написанной Владиславом накануне. Тем самым Варяг продемонстрировал свои неограниченные возможности. И, надо думать, это был не предел. Он знал даже час освобождения, что частенько держится в глубокой тайне. Девять часов вечера. Впрочем, покидать тюрьмы приятно в любое время суток.

О своем освобождении Чертанов не стал сообщать никому, хотя неподалеку имелся телефон-автомат. Зачем? Не бог весть какое событие. Все-таки не из космоса он вернулся. Да и нужен ли он кому-нибудь из прежних знакомых после того, что произошло?

Мимо прошел молодой крепкий мужчина. Слегка качнувшись, он задел Чертанова плечом и дохнул в лицо перегаром. Вот кому сейчас хорошо!

Кого Михаилу сейчас хотелось увидеть, так это кроху — сына. По коже пробежала приятная теплота, когда он вспомнил о том, с какой доверчивостью тот прижимался к его плечу. Желание было настолько сильным, что Михаил даже повернул в сторону, где проживала бывшая супруга. Но, сделав несколько шагов, остановился.

Сейчас это не самая лучшая идея. Следует хотя бы смыть с себя тюремную пыль. Да и одежда провоняла застенками. Чертанов вышел на дорогу и попытался поймать машину. Автомобили резво проносились мимо, обдавая стоящего на обочине одинокого пешехода выхлопным смрадом. Михаил собрался уже было добираться на метро, как неожиданно моргнула поворотником «Волга» и, скрипнув тормозами, остановилась в метре от Чертанова.

Дверца распахнулась. Из салона выглянула довольная физиономия Шибанова:

— С возвращением тебя. А я-то думал, не успею. Ну, чего стоишь? Или ты на «Мерседес» рассчитывал? Извини, нету!

— Как ты узнал? — спросил Чертанов, усаживаясь рядом.

— Бес, ну ты даешь! Ты что, забыл, где мы работаем? Правда, признаюсь честно, информацию о твоем освобождении мы получили сорок минут назад. Тебя, наверное, как раз оформляли. Документы выписывали и все такое.

Чертанов невесело улыбнулся, сравнив возможности Варяга и муровцев. Стоит ли удивляться, что вор в законе всегда впереди? В сравнении с обыкновенным опером он просто царь и бог.

— Если бы ты знал, сколько пришлось приложить усилий, чтобы вытащить тебя из изолятора, — возбужденно тараторил Шибанов.

Чертанов с трудом удержался от скептической улыбки.

— Спасибо, — пробормотал он. — Законность наконец восторжествовала.

— А как же!

Похоже, капитан не заметил иронии, сосредоточившись на дороге. Подрезая тихоходов, «Волга» торпедой неслась по улицам.

— Куда ты? — удивился Чертанов. — Мой дом в противоположной стороне.

— Все в порядке, Миша, — лихо проскочил Шибанов на мигающий желтый свет, — сейчас едем на Петровку. Посидим немного, надо же твое освобождение отметить. — Он весело подмигнул, давая понять, что самые страшные неприятности остались в прошлом.

Вскоре они выехали на Петровку. Здание Московского уголовного розыска стояло незыблемо, как многовековая правда. За то время, которое Чертанов провел в неволе, здесь мало что изменилось. Как говорится, «отряд не заметил потери бойца».

У входа, как и подобает, торчал суровый караул. Чертанов вдруг поймал себя на мысли, что он больше не чувствует себя здесь своим, как прежде. Вообще казематы — неплохая школа, чтобы переосмыслить собственное «я».

— А меня-то сюда пустят? — очень серьезно спросил он, посмотрев в лицо дежурного, с которого можно было бы лепить скульптурную композицию «Неподкупность».

— Не беспокойся, — заверил его Шибанов, — я замолвлю за тебя словечко.

Чертанов прикоснулся к груди, нащупав тигриный клык под рубахой. Недавно он случайно обронил его в тюремном коридоре и думал, что навсегда распростился со своим талисманом, но дежурный по этажу проявил великодушие и вернул находку законному владельцу. С тех пор Чертанов для верности повесил клык на шею. Пришлось немало помучиться, чтобы одними спичками просверлить в зубе аккуратную дырочку, благо времени было много. Подобную работу следовало приравнять к хирургической операции. После этого занятия Чертанова уже не удивляло, почему у заключенных самодельные карты выглядят куда эстетичнее, чем заводские.

Шибанов повел Михаила в кабинет полковника Крылова. Коридоры были знакомы и одновременно выглядели какими-то чужими.

Начальник встретил подчиненного до неприличия буднично. Конечно, Чертанов не ожидал банкета и салюта на Красной площади в честь своего освобождения, но рассчитывал на более душевный прием. Хотя рукопожатие Крылова оказалось неожиданно теплым.

Полковник держался запросто. Вместо привычного милицейского кителя на нем была какая-то легкомысленная ярко-желтая рубашка. Через расстегнутый ворот просматривался темный шнурок, на котором висел ажурный серебряный крест. На правой кисти болтался медный браслет. Наверняка неформалы зачислили бы полковника в свои ряды. И поди тут разберись, что это: обыкновенный антураж, так необходимый в оперативной работе, или все-таки Крылов настолько изменился за время его отсутствия, что московскую уголовку воспринимал теперь как тусовку хиппи. Но когда полковник заговорил, все встало на свои места: перед Чертановым стоял прежний начальник отдела — в меру строгий, в меру осторожный и по-прежнему с удовольствием играющий роль заботливого и сурового отца для своих подчиненных.