Самым замечательным свойством святого Джузеппе из Копертино, умственно отсталого и физически больного монаха XVII века, которому из-за его заторможенности дали кличку Разиня, было его умение летать. «Учитывая то, что ему приписывают около сотни левитаций, – пишет один исследователь, – Джузеппе можно считать самым воздушным из святых». Когда он приходил в экстаз, в состояние возбуждения, и все его тело устремлялось ввысь, он, говорят, мог взять с собой в полет больных братьев-монахов, потрясенных горожан, пятиметровый крест и даже животных. По легенде, однажды Джузеппе облетел по кругу трапезную, размахивая морским ежом. Но обычно он довольствовался тем, что во время молитвы парил над верхушками деревьев, забыв об изумленных зрителях внизу. Святой покровитель воздухоплавателей, Джузеппе считал свою способность летать большим недостатком, но авторы его жития деликатно намекали на то, что его подлинные искушения были сексуальными и происходили от его чересчур чувственного отношения к Деве Марии.

Полет – это одна из древнейших тем в мифологии, религии и искусстве, одно из первых произнесенных человеком слов, неотступная мечта прикованных к Земле существ. Его часто связывают с чувственностью. В полете есть что-то эротическое; он символизирует призрачный отказ от всякого рода притяжения, включая физические и нравственные законы, когда человек просто пребывает в состоянии «чистого восторга». Римские матроны собирали бронзовые амулеты в виде эрегированных пенисов с крыльями птицы или летучей мыши; иногда они носили их как броши или вешали дома или в саду как обереги. Относящиеся к I веку крылатые фигурки пенисов – это причудливые гибриды, которые могут ходить или летать, обладая и крыльями, и ногами. В XVI веке, когда церковные авторитеты заявили, что летающие женщины – порождения Сатаны, Якоб ван Амстердам нарисовал картину «Царь Саул и Аэндорская волшебница»; на ней изображена летящая по небу голая женщина, верхом на огненном козле, приводимом в движение, судя по всему, реактивным двигателем. Веками ведьм изображали в виде летящего по небу греха (на слизистую оболочку своего влагалища они наносили галлюциногены, пользуясь для этого ручкой метлы; поэтому ведьмы ассоциировались с летающим помелом).

Идея полета возбуждала, устрашала, вдохновляла и глубоко волновала людей с самого начала человеческой истории. Самому по себе самолету всего девяносто лет[56], но он изумляет и приводит в замешательство, как птеродактиль. Едва появившись, он навсегда изменил нашу жизнь, особенно любовную. Мы уже не завязываем романы так, как это делали люди до эпохи самолетов: теперь мы назначаем свидания в разных часовых поясах. Изменились отношения с нашими родителями: мы видимся с ними часто; «до свидания» уже не значит «прощай навсегда» – нам уже не надо надолго разлучаться с ними, чтобы заключить брак с человеком из отдаленного штата или другой страны. Мы уже больше не воюем в основном с соседями и воспринимаем каждую войну как свою, близкую. Ведь теперь она абстрактная, глобальная, основана на данных наблюдения с воздуха. А поскольку теперь люди из Австралии, Пуэрто-Рико, Японии или города Нома на Аляске могут без труда встречаться и заключать браки с другими людьми из Калифорнии, Перу или Китая, то изменяется и генофонд; путь, в который мы пускаемся, нам уже не кажется длинным. Изменились способы нашего заработка. Изменились методы воспитания молодежи. Изменился наш способ проводить отпуск, избирать руководителей, получать новости, выращивать урожай, обеспечивать правопорядок и оказывать экстренную помощь. И все это благодаря полету. Он изменил наши представления о частной жизни, о наблюдении, о загрязнении окружающей среды. Стоунхендж сначала изучили с воздуха, как и многие другие доисторические жилища и сооружения. Благодаря полету изменилось и наше представление о планете, самые экзотические места которой теперь для нас ближе – мы их целиком увидели на спутниковых снимках, так что даже самые дальние страны воспринимаются нами как соседние, в политическом и природном отношении. Изменились наши представления о времени. Если мы можем облететь землю на скорости 1600 км/ч – как нам смириться с тем, что почта запаздывает? И самое главное: изменилось наше представление о наших телах, о том личном пространстве, в котором мы живем: теперь оно стало растяжимым и быстрым. Если я захочу, то смогу покинуть Манхэттен и к полуденному чаю оказаться в Калькутте. Мое тело не ограничено его физическими возможностями, если речь идет о быстром перемещении в пространстве. Влюбленные могут полететь в романтический город просто для того, чтобы насладиться его атмосферой. Изменилось наше представление о странствиях. Само понятие срока стало другим.

Люди часто летают во сне. В ночных кошмарах, когда за мной гонятся злодеи, я спасаюсь в последнюю мучительную секунду: внезапно отрываюсь от земли, взлетаю и оказываюсь вне досягаемости. Я не машу руками и не принимаю позу супермена – просто становлюсь легче воздуха, моя грудь выгибается, как нос старинного парусника, и я радостно воспаряю ввысь, чувствуя себя сильной и в безопасности. В этих снах мой страх столь осязаем, что я просыпаюсь с бешено колотящимся сердцем и с ощущением, что удалось избежать опасности, пройдя на волосок от нее. Фрейд полагал, что полеты во сне символизируют секс, и, думаю, мои ночные кошмары, в которых я спасалась полетом, могут заставить психоаналитика по-старомодному ухмыльнуться.

Путешествие в самолете будоражит чувства, массирует тело легкими вибрациями, а иногда пугает настолько, что поднимает уровень адреналина. А в самом спокойном, комфортном самолете можно почувствовать себя, словно в нежном, сладострастном танце в облаках – даже если вы неподвижно сидите в кресле в жестком металлическом корпусе. Однако секс и полет объединяет не только это ощущение радости и возбуждения. Они оба – табу. Откровенный секс – социальное табу. Полет – биологическое табу нашего рода. Люди – земные существа, которые могут ходить, бегать, плавать, но не могут летать. Нам запрещен вход в рай – разве что в наших мечтах. Так что нет ничего удивительного в том, что мы мечтаем об этом запретном даре, мы мечтаем летать и воображаем наших богов вальсирующими в небе. Рано или поздно мы ляжем в могилу – и чувствуем, что эта сила земного притяжения пригибает нас к земле всю жизнь. Мы начинаем с того, что выпадаем из лона матери, а к концу жизни клонимся к земле все ниже и ниже. Однако в сексуальном экстазе, сотрясаемые мощными потоками пронизывающих все тело химических возбудителей, мы, словно в опьянении, становимся безумно, ошеломляюще неземными, как шаманы, и ощущаем себя достаточно сильными, достаточно свободными, чтобы прорвать оболочку тела и полететь. Секс – это разновидность обнаженного полета в открытом воздухе: вы теряете контакт с обыденностью, освобождаетесь от всех ограничений и перестаете держаться за все земное и реальное. И это, как ни парадоксально, происходит благодаря усилению чувства осязания. Может, именно поэтому мужчины находят женщин-пилотов – таких, как Берил Маркхем, – столь неотразимыми. Она была самой настоящей сиреной – летающей женщиной. Ее умение летать, судя по всему, возбуждало их так же, как ее красота. Им было недостаточно просто быть с ней знакомыми или просто дружить: им было нужно покорить ту необузданность, которую она символизировала. Берил Маркхем была роковой женщиной, авантюристской и вымогательницей, женщиной-казановой, которой ни в коем случае не следовало бы доверять жизнь, кошелек или сердце, однако ее связь с силами ветра и погоды, пустыни и опасности наделяла ее той чувственностью, о которой они мечтали.