– Недурно, – одобрил он ее грациозные па. – Эй, полегче, а? Веду всё-таки я!

Они впервые улыбнулись друг другу.

– Вы давно работаете у Ули Стайнера? – спросила она, когда оркестр заиграл You Must Have Been a Beautiful Baby.

– Довольно давно.

– И как с ним работается?

– Неплохо.

Ули Стайнер явно не был излюбленной темой для разговоров у Рубена Олсона. Манхэттен всё же решила прощупать почву, осторожно, как на минном поле.

– Моя мать была с ним знакома когда-то, – сказала она, и ее сердце забилось чаще. – Задолго до моего рождения.

– Да? – обронил Рубен, сосредоточенно отбивая ритм каблуками. – Ули знаком со многими женщинами, – добавил он с усмешкой.

– Что вы хотите сказать?

Он опустил свои темные глаза. Манхэттен ощутила легкий шок. Ей почудилось что-то знакомое. Так бывает, когда случайно натыкаешься на вещь, которую уже не чаял найти.

– Что я, по-вашему, хочу сказать, кроме того, что сказал? – раздраженно нахмурился он. – Ваша мать с ним спала?

Девушка отшатнулась, как от пощечины. Часто заморгала, надеясь, что лицо ее не выдало.

– Вы, похоже, не очень его любите, – пробормотала она наконец.

Танец кончился. Рубен отвел ее к столику, где Стайнер в одиночестве доедал креветок в кисло-сладком соусе.

– Я вас видел, – сказал он, обмакивая в соус последнюю креветку. – Браво. Продолжайте в том же духе. Вы прекрасно танцуете, Манхэттен. Вы этому учились?

Она села, медленно и аккуратно. Танцы были опасной темой, грозившей разоблачением.

– Раз в неделю в начальной школе, как все девочки, – сказала она и подумала, что впредь надо быть осторожнее. – Мисс Флейм еще не вернулась?

Юдора кружилась в танце уже с другим смокингом в ритме Traffic Jam. Они молча дождались конца песни. Юдора вернулась и, тяжело дыша, рухнула на стул.

Прикоснувшись к уголку губ, Ули Стайнер бросил на жениха и невесту многозначительный взгляд. Рубен взял Манхэттен за руку и увлек на танцпол.

– Perfidia, – сказал он, имея в виду латину, которую играл оркестр. – Подходит к случаю.

– Послушайте, – не выдержала Манхэттен. – Этот дурацкий вечер вам невыносим так же, как и мне. Почему бы не закончить его поскорее?

– Я только об этом и мечтаю. Но как?

– Доставив удовольствие Ули Стайнеру.

– Мы танцуем. Держимся за руки. Мы две послушные дрессированные собачки. Что еще от нас требуется?

– Поцеловаться.

Он засмеялся, как будто всхлипнул.

– После этого мы сможем уйти отсюда, – решительно продолжала она. – Дав понять мисс Флейм, что нам хочется… побыть только вдвоем. Что скажете?

– Ну…

Она обняла его одной рукой за шею и запрокинула лицо. Он колебался долгую, очень долгую секунду. Потом наклонился, всё такой же по-линкольновски негнущийся, но не поцеловал ее. Он только прижался левой щекой к левой щеке Манхэттен, вложив в это движение весь скудно отмеренный ему актерский талант. Его нос зацепился за дужку очков. Она хихикнула.

– Юдоре хватит и этого, – шепнула она ему на ухо. – Попробуем продержаться так подольше. Я считаю до 47.

– Почему 47?

– А почему не 47? Она смотрит?

– Не знаю, – пробормотал он. – Мы смешны.

– Нет, – покачала она головой. – Смешны Стайнер и Юдора.

Руки Рубена Олсона закружили ее в ритме Perfidia. Через его плечо она взглянула в сторону Ули Стайнера и Юдоры… Да, на них смотрели.

Они продолжали кружить. Одна из танцующих пар попала в поле зрения Манхэттен крупным планом на фоне духовых и ударных. Она поправила большим пальцем очки. Мужчина через плечо своей партнерши посмотрел на нее в упор, удивленно поднял брови, и его взгляд тотчас скользнул в другую сторону, словно сбился с пути.

Манхэттен оступилась. Сердце часто бухало в груди. Скотт Плимптон! По какой невероятной случайности Скотт Плимптон оказался на танцполе в метре от нее здесь, в «Копакабане»? Он, кажется, был ошеломлен не меньше, чем она.

– Что случилось? – проворчал Рубен. – Я отдавил вам ногу? Вы позеленели.

– Нет, ничего…

Она решилась еще раз взглянуть через плечо Рубена. Скотт Плимптон кружил посреди танцпола со своей партнершей. Она видела его квадратную фигуру, похожие на сухую солому волосы, белый шелковый шарф. Даже танцуя в ритме латины, он сохранял свою апатичность и как будто обдумывал каждое следующее па. Она рассмотрела его молоденькую партнершу. Красивые формы. Невинное личико в обрамлении платиновых локонов.

– Идемте сядем? – насмешливо спросил Рубен, глядя поверх ее головы. – С чувством выполненного долга?

– Мне хочется еще потанцевать.

Она была слишком возбуждена, чтобы вернуться сейчас к Стайнеру и Юдоре. Даже голос дрожал.

Скотт Плимптон сделал вид, будто не заметил ее. Но частный детектив не обязан вступать в разговор с клиенткой в ночном клубе, если на то нет необходимости. Она видела, как он взял свою спутницу за руку, когда та захотела сесть, и следом сел сам. Оркестр заиграл Out of Nowhere, медленно и томно.

– Она всё еще подсматривает за нами, – сказала Манхэттен, покосившись на Юдору. – Поцелуемся на этот раз по-настоящему, и привет честной компании.

Она прижалась к Рубену. Смокинг сидел на нем как на пугале, но, по крайней мере, танцевать он умел. Руки Рубена крепко сжали запястья Манхэттен. Браслет больно врезался в кожу, и она едва не вскрикнула. Продолжая танцевать, он так посмотрел на нее своими черными глазами, что девушка оцепенела. И снова это мимолетное, но такое знакомое выражение промелькнуло на его мрачном лице. Не встречались ли они где-то раньше? – вдруг подумалось ей. Когда-то давно?

– Не надо! – приказал он так резко, что ее бросило в дрожь. – Перестаньте ребячиться, я вас очень прошу.

Всё так же танцуя, Манхэттен с нервным смешком высвободила руки.

– Мы играем комедию, вы не забыли? – напомнила она.

– Я знаю. Но о поцелуях не может быть и речи.

Она крутила в голове эту фразу на протяжении нескольких тактов Out of Nowhere и наконец спросила:

– Вы предпочитаете мужчин?

Он приблизил лицо вплотную к ее лицу, почти коснувшись его носом. Она видела капли пота на виске, маленькие красные пятнышки вокруг адамова яблока.

– Ваша мать когда-то знала Ули Стайнера, говорите? В каком смысле?

Она ничего не ответила, только моргнула. Ее тоже прошиб пот.

– Ваше молчание красноречивее ответа, – вздохнул Рубен. – Я сразу догадался, как только вы вошли в уборную. Они все так делают. Приходят и требуют денег. Или плачут. Или хотят стать актрисами, как их папа. Вы первая ни о чём не просили. И вы моложе всех.