Еще одна ночь…

Алек поймал жаркий взгляд Гвин и прочел ее мысли.

— Нет, ничего, — сказал он официанту. — Счет, пожалуйста.

Гвин почти удалось заставить себя не думать о том, что эта ночь — последняя. Но она решительно вознамерилась получить все возможное наслаждение — и достигла в этом успеха. Спать по ночам она будет всю оставшуюся жизнь, но только сегодня она может спать с Алеком. Точнее, не спать, а заниматься совсем другим.

Он необычайно хорош в этом другом, с удовлетворенным вздохом подумала она. Не зря она надела эту штучку с бронзовыми кружевами. И французские трусики-бикини. Надо же! Оказывается, это действительно работает. До сих пор она считала, что все это выдумки — так, рекламная акция производителей нижнего белья.

Их руки и ноги были так переплетены, что она не знала, где чья. И не слишком беспокоилась об этом. Ленивым взглядом она обвела комнату, освещенную дюжиной белых свечей. И украшенную цветами. Дюжины роз, в основном белых, отчасти белых с розовым. Когда они вошли в номер, Алек напомнил ей, что цветы были частью уговора о свидании. И еще сказал, что белые с розовым розы напоминают ему ее — нежные, но с шипами. Она рассмеялась. И еще больше растаяла.

— Послушай, Алек, — проговорила она, скользя кончиками пальцев по его лопатке, — меня гложет любопытство: а зачем здесь столько свечей?

Алек приподнялся на локте над ней. Все еще внутри нее. Мысль о том, что она никогда больше не испытает такой близости… Она передвинула руки вниз и обхватила его ягодицы, словно желая удержать на месте.

— Зачем? — Он задумался, потом покачал головой. — Мне кажется, они говорят сами за себя, разве нет? — проговорил он, нежно касаясь губами ее подбородка.

— Может быть. — Она слегка пошевелилась под ним и улыбнулась, почувствовав его отклик. — Думаю, коридорные ухмылялись, а?

— Еще бы. — Он поцеловал ее, очень нежно, и погладил по щеке большим пальцем. Потом посмотрел на нее. Уголки его рта опустились вниз. — Наверное, нам надо поговорить.

Его слова застали ее врасплох. Поговорить — означает посмотреть в лицо реальности. Признать то, что она не хотела признавать. О чем она не хотела слышать. Сейчас все было замечательно, все было идеально вопреки ее собственным словам, что совершенство — лишь иллюзия. Она хотела запомнить эту ночь такой, какой она была сейчас.

— Может быть, потом, — сказала она, стараясь, чтобы ее слова прозвучали легко.

Гвин взглянула ему в глаза, и у нее перехватило дыхание. Она растворилась в его взгляде, боясь шелохнуться, боясь дышать, чтобы не разрушить очарование.

— Можно, я открою тебе один секрет? — проговорил он наконец.

Она кивнула.

— Помнишь то лето восемь лет назад, когда я приехал домой из колледжа? На тебе было тогда такое воздушное платье…

— Белое с большими розами?

— Да. Это. И ты была на кухне, ела шоколадное печенье…

— А ты не обращал на меня внимания.

Возникла пауза.

— Делал вид, — сказал он.

Еще одна пауза.

— И когда ты наконец признал мое присутствие, я подбежала и поцеловала тебя.

Алек провел пальцем вдоль ее ключицы.

— И ты поцеловала меня. — Он улыбнулся. — Ты помнишь? — Она кивнула. — Я только успел подумать: стоп! Нельзя! А мне так хотелось, чтобы было можно.

Гвин с минуту изучала его лицо, освещенное неярким колеблющимся светом.

— Так, значит… ты тоже что-то чувствовал?

— Это было подсознательно. Но тогда было не время.

Вот и теперь не время. И всегда так.

— А сейчас? — все же спросила она почти шепотом, чтобы он не услышал, как дрожит ее голос.

— Сейчас… Я до сих пор не знаю, правильно это или нет, дорогая. Это не имеет значения. Просто это… было.

От нее не ускользнуло прошедшее время. Он сказал — было. Он не сказал — есть.

Я люблю тебя! — хотелось закричать ей, когда он с силой прижался губами к ее губам и властно положил руку на грудь. Я не хочу, чтобы это кончалось!

Видимо, он тоже этого не хотел. Гвин купалась в его долгих нежных ласках, как в теплой ванне, заставляя себя не спешить, наслаждаясь каждым мгновением.

Он повернулся на бок, увлекая ее за собой. Гвин изогнулась, без слов предлагая ему свою грудь, постанывая от удовольствия, пока он ласкал ее возбужденные соски. Его губы творили чудо; трепет пробежал по ее телу, когда он медленно и нежно обвел сосок языком, а потом полностью захватил его ртом. Волны дрожи все сильнее охватывали ее, наполняя лихорадочным желанием.

Она толкнула его на спину и завладела им, вскрикнув от блаженного ощущения, что он так глубоко внутри нее, что он до такой степени часть ее. Она хотела сохранить это чувство полного слияния, чувство единого целого. Словно прочитав ее мысли, он сделал движение вверх, проникая еще глубже, заставляя ее трепетать от предвкушения блаженства. Она оседлала его, а он обхватил руками ее груди, унося в чудесный, захватывающий и ослепляющий эротический вихрь чистого восторга.

Его имя — не то как смех, не то как стон — вырвалось из ее груди, и все чувства разлетелись на миллион сверкающих вспышек, которые искрились, мерцали и не хотели возвращаться на место. Она со вздохом упала ему на грудь, чувствуя, как бьются их сердца.

Мой Алек… Он поцеловал ее волосы, потом нежно поднял и уложил рядом, обнимая. Никто из них не сказал ни слова.

Гвин прижалась к его груди, вдыхая его запах и отчаянно отгоняя мысль о том, что если он скажет, что любит ее, если он попросит выйти за него замуж, она уедет вместе с ним в Лейквуд и пошлет к черту это прослушивание. Пошлет к черту свою карьеру.

Это минутная слабость, сказала она себе. Завтра, проснувшись, я буду думать совсем иначе. Завтра…

Ей показалось, что он что-то сказал, кажется, спросил ее, спит ли она. Слишком сонная, чтобы отвечать, она не шелохнулась. О чем бы Алек ни хотел поговорить, все это подождет, решила она.

— Что я буду делать без тебя? — прошептал он.

Когда она осмелилась посмотреть на него, он уже спал.

Алек вернулся домой, и Мелвин громко высказала ему свое возмущение его долгим отсутствием.

— Помолчи, противное животное, — пробормотал он, перешагивая через кошку, трущуюся у его ног. — Насколько я знаю Мэгги, она давала тебе вдвое больше еды, чем положено.

Кошка невозмутимо признала взглядом его правоту и прошествовала на кухню. Наступила тишина, которая грозила удушить его.

Она уехала. Он сам посадил ее на поезд, стараясь выглядеть таким же оживленным, как Гвин. На самом деле она показалась ему более оживленной, чем обычно: в ожидании поезда беспрестанно болтала о чем-то, перескакивая с одного на другое.